Читать книгу - "Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин"

503

Сегодня яркое солнце. Раиса с утра глядит на меня влюбленными глазами, и я знаю, это от солнца: я лучше освещен сегодня, и она влюблена в меня как в модель. Но все равно – в меня или в модель, если женщина красивая, талантливая, умная, ласковая будет глядеть на тебя влюбленно, то пусть ты даже кирпич, и то позеленеешь. И я тоже из всех наших женщин выбрал ее, изучаю ее, предпочитаю ее, и меня к ней что-то тянет. Но когда я поймаю себя на этом «что-то» и вспомню о Ляле, то все становится на свое место, и Раиса превращается в мой этюд, как, наверно, и у нее бывает – когда солнце померкнет, я, все-таки живой человек, не лишенный остроумия и насыщенный жизненным опытом, превращаюсь просто в модель.

Педро Браво влюбился в Таню Соснину, он бегает за ней, как собачка. Тане это забавно, она берет еловую шишку, бросает вперед. За шишкой бросается собака моя спаниель Нора и испанец Педро. А она, высокая русская красавица, хохочет и радуется, особенно если шишку принесет раньше испанец, чем спаниель.

Береза. Перемена в жизни березы с тех пор, как первый яркий, но еще холодный предвесенний луч покажет девственную белизну ее коры;

когда, теплея, луч нагреет кору и на белую бересту сядет большая сонная черная муха;

и потом дальше, когда надутые почки создадут такую шоколадного цвета густоту кроны, что птица сядет и скроется;

когда в густоте коричневой на тонких веточках изредка некоторые темные почки раскроются, как удивленные птички с зелеными крылышками, появятся сережки, как вилочки о двух и о трех рожках;

и когда вдруг в хороший день сережки станут золотыми и вся береза станет золотая;

и когда наконец выйдешь в березовую рощу и тебя обнимет всего зеленая прозрачная сень...

504

Тогда по жизни одной любимой березки поймешь жизнь всей весны и всего человека в его первой любви, определяющей всю его жизнь. (NB. Разработать.)

<На полях: Свежесрезанные почки, надломленные веточки – березовый сок.>

7 Мая. С утра +5, но тихо и есть надежда на хороший день. Печник начал ломать печь. Ваня Макридин берется затянуть проволоку. Макрида с Аней таскают навоз. Штукатурку отложил, будем делать при себе.

Портрет выходит, и Раиса уверена в нем. Вчера Татьяна Сергеевна сказала, что Елена взялась писать ее портрет, и Раиса на это ответила: – Она может написать, но только женский портрет. – Это значило, что она сама может написать мужской и уже его написала.

С интересом слежу, как Раиса, влюбляясь в меня для портрета как художник, подводит в своих высказываниях под это чувство более глубокое основание. То она сказала недавно, что мною она заменяет утраченное чувство к отцу («а это у женщины очень сложное чувство»), то при разговоре о конце портрета и отъезде вздыхает и т. п. Мне кажется, что я ее правильно понимаю: она очень способный художник, очень кокетливая женщина и позволяет себе всякую игру у порога драмы, но через порог не перейдет, как Ляля: она богатая – семья и талант – а богатым трудно войти в Царствие Божие, отчего она охотно называет себя «язычницей». Она такая красивая, несомненно талантливая, из хорошего университетского общества, так дешево себя расценила... И еще удивительно, что когда я, желая проверить себя самого, вызываю на помощь образ Ляли, то как будто крест беру в руку, и моя язычница Раиса вся исчезает, как дым от лица огня.

День прошел теплый довольно и светлый. На вечерней заре было тихо и холодно. Вальдшнепы не летали, дрозды не пели, но зато наконец прилетела кукушка, и со всех сторон раздавалось:ку-ку!

505

Кукушка прилетела, значит, кончилась та неодетая, тревожная весна, когда каждая птичка вся трепещет, неустанно поворачивая голову в разные стороны с вопросом: не там ли, не он ли? А когда прилетает кукушка, тревога неодетой весны кончается. Теперь самки тетеревов и многих других птиц будут садиться на яйца. Но зато свободные самцы теперь между собою еще пуще будут драться и петь. Кукушка прилетела – это как у нас девушка замуж вышла, и теперь «ку-ку!» ее девичья жизнь.

Раиса сказала, что книгу о женщине еще никто не написал, но напишет ее только мужчина <приписка: и я о мужчине подумал: это, конечно, я>.

Коровенки вышли в поле, измученные, голодные, кожа да кости. Травы еще взять негде, но сам майский воздух питает и пробуждает жизнь. Одна коровенка, взлохмаченная, с проваленными боками, с торчащими кострецами, с зажмуренными глазами стояла неподвижно и будто на солнце оттаивала. Огромный, тяжелый черный бык ее заметил и подошел. Он успел поколоть ее, еще стоя на задних ногах, а когда после опустился на нее, то коровенка так и рухнула на землю. Но дело было уже сделано, коровенка встала, оправилась, подняла хвост вверх, согнула его колечком, и так он у нее остался, а бык поднял мокрый нос вверх и вдыхал в себя этот коровий воздух, как насос.

Раиса рассказывала о какой-то своей родственнице, девушке за 30 лет, начинающей вянуть. Ей надо было во что бы [то] ни стало найти жениха. Но как его найти, как подойти к этому девушке, если это до смерти надо. На семейном совете решили ее отправить в Крым: там будто бы в какой-то здравнице делается это очень просто. Так поехала девушка. С ней там познакомился пожилой инженер, стал ухаживать и весь месяц очень корректно всюду ее сопровождал. Когда приехали домой, оказалось, у инженера большая семья, но он продолжал иногда [приходить] в гости пить чай. Тем все и кончилось.

506

Помню, как в Берлин приехала и поступила в университет молодая, белокурая, гибкая, живая девушка. Русские студенты ее сразу заметили, и она объявила всем открыто, что ей досталось от родителей хорошее имение, и теперь она приехала не учиться, а искать себе жениха. Мы все, и я, конечно, помчались за ней. Это был месяц какой-то вихревой гонки, только и помнится, что лифт неустанно то поднимался, то опускался. Не прошло и месяца, как из этого собачьего гона вышла белокурая помещица под руку с очень красивым и стройным новым помещиком. А мы все возвратились, поджав хвосты и облизываясь, в свои аудитории. Теперь через полстолетия думаю, что у этой