Читать книгу - "Периферийная империя: циклы русской истории - Борис Юльевич Кагарлицкий"

неизменно проваливались, но точно так же проваливались и усилия, направленные на окончательное «реформирование» (то есть ликвидацию) этих систем, оказавшихся явно «избыточными» для периферийной экономики. Точно таким же образом «зависла» и военная реформа.

К началу XXI века Россия снова оказалась на распутье. Впереди был либо новый рывок, направленный на преодоление периферийного положения страны в миросистеме, либо деградация, на сей раз чреватая уже окончательным разложением общества и распадом страны.

Глава XVI

«Энергетическая сверхдержава»

Подводя итоги своего второго президентского срока, завершавшегося весной 2008 года, Владимир Путин вполне мог считать себя одним из самых удачливых правителей России.

Официальная пресса была, как и в советские времена, полна рапортами о достигнутых успехах, а близкие к власти идеологи не уставали на разные лады повторять, что Россия поднимается с колен. Но даже если отбросить официальную пропаганду нельзя было не видеть очевидных сдвигов к лучшему, которые стали особенно заметны в 2004–2007 годах. Начиная с дефолта 1998 года, экономика неуклонно росла, демонстрируя темпы, сопоставимые с показателями быстро развивающихся стран Восточной Азии — 6–7% в год. Несмотря на некоторую заминку в 2003–2004 годах, этот рост удавалось поддерживать на протяжении всего президентского срока Путина, что, естественно, ставилось в заслугу президенту.

Жизненный уровень повысился. По утверждению властей, доходы средней российской семьи в 2007 году превысили, с учётом инфляции, уровень предкризисного 1991 года. В условиях гораздо более высокой, чем в СССР, социальной дифференциации понятие «средней семьи» представлялось несколько абстрактным [По данным Росстата за 2005 год, соотношение средней оплаты труда 10% самых высокооплачиваемых и 10% самых низкооплачиваемых работников составило почти 25 раз]. Однако даже низкооплачиваемые слои общества почувствовали некоторое облегчение. «Кремль смело может утверждать, что с точки зрения уровня жизни населения ему удалось полностью ликвидировать последствия «ельцинского хаоса» 90-х», торжествовал журнал «Власть»[800].

Рубль укреплялся по отношению к иностранным валютам. Если в начале 2000-х годов за доллар давали 30 рублей, то к концу 2007 года обменный курс колебался вокруг отметки 25.2.

Стабилизация

Резкий рост мировых цен на нефть позволил досрочно выплатить большую часть внешнего долга государства. Стабилизационный фонд Российской Федерации, основанный в январе 2004 года, систематически пополнялся, достигнув к августу 2007 баснословной по отечественным понятиям суммы в 127.48 млрд. долларов. К этому моменту золотовалютные резервы Центрального банка достигли рекордного уровня 417.3 млрд. долларов[801]. Бюджеты из года в год сводили с профицитом.

Правда, сокращение государственного долга сопровождалось ростом долга частного. В качестве нефтедобывающей страны Россия хорошо смотрелась на мировых финансовых рынках, капитализация её компаний росла день ото дня, а потому получить иностранные кредиты отечественные бизнесмены могли безо всякого труда. В результате российские корпорации задолжали западным финансовым институтам сотни миллиардов долларов, перешагнув, по признанию экспертов, «опасный уровень»[802]. Точные данные о масштабах внешнего долга разнились в зависимости от источников. Однако независимо от методов подсчёта, общая картина выглядела пугающе. В то время как госдолг сократился к октябрю 2007 года до 40.8 млрд., задолженность финансовых учреждений достигла 130 млрд., а корпораций — 212 млрд. долларов[803]. «Независимая газета», ссылаясь на данные Центрального банка, сообщала в октябре 2007 года, что «внешний долг России равен 384.8 млрд. долларов, из которых долг частного сектора составляет 220.4. А остальные — 164.4 млрд. — внешний долг госсектора». К государственному сектору эксперты Центрального банка относили все компании и организации, находившиеся под контролем правительства[804]. Легко заметить, что совокупный долг оказывался лишь немного ниже уровня золотовалютных резервов Центрального банка и в три раза превосходил размеры Стабилизационного фонда.

Однако до тех пор, пока мировая экономика продолжала расти, а финансовые показатели самих отечественных корпораций улучшались, всё это не имело никакого значения.

С точки зрения политической, дела тоже шли как нельзя лучше. В отличие от Бориса Ельцина, который в 1996 году вынужден был признать поражение в войне против чеченских сепаратистов, Владимир Путин мог считать себя победителем. Второй чеченский поход, начавшийся в 1999 году с серьёзных неудач, завершился тем, что все основные населённые пункты мятежной республики были оккупированы, боевики загнаны в отдалённые горные районы, а большая часть их лидеров перебита. Далось это ценой непомерных потерь на протяжении 6 лет, но требуемый результат был достигнут. Полного замирения Чечни, конечно, не произошло. Больше того, вспышки вооружённого сопротивления наблюдались почти по всей территории Северного Кавказа. Но теперь речь шла уже о проходивших с переменным успехом полицейских операциях. Широкомасштабных боевых действий больше не было. Вместе с артиллерийским огнём угас и интерес общества к чеченской проблеме. Поскольку численность и потери федеральных сил резко сократились, Чечня отодвинулась на периферию общественного сознания.

Политическое пространство России было «зачищено» от оппозиции не менее эффективно, чем кавказские аулы от боевиков. Либеральная оппозиция, критиковавшая авторитаризм Владимира Путина, была повержена. Несмотря на то, что либералы всё ещё контролировали некоторые средства массовой информации, включая влиятельное радио «Эхо Москвы», попытки вывести людей на улицы неизменно проваливались. Причиной тому было отнюдь не благодушие населения — в январе 2005 года, когда правительство провело закон о «монетизации» льгот (иными словами, отменило бесплатный проезд и другие «привилегии» для пенсионеров и ещё целого ряда категорий граждан), на улицы вышло более двух миллионов человек, а власти принуждены были пойти на уступки.

Поражения либералов объяснялись не столько апатией населения, сколько низкой легитимностью самой оппозиции. Для большинства жителей России, переживших ельцинское время, её выступления воспринимались как безответственные действия людей, которые однажды уже ввергли страну в катастрофу.

Проект Путина

Западные публикации о России в середине 2000-х годов единодушно сетовали, что страна «сделала существенный шаг назад в плане демократии, по сравнению с началом 1990-х годов»[805]. Однако авторы подобных комментариев столь же дружно забывали упомянуть об авторитарных эксцессах ельцинского времени, расстреле парламента в 1993 и бомбёжках Чечни в 1995 году. И уж тем более никто из них не видел связи между упадком гражданских свобод и укреплением капитализма в России, происходившими почему-то в одно и то же время.

Реализуемая Кремлём система «управляемой демократии» (или «суверенной демократии», как стали говорить к концу 2000-х годов) опиралась не только на полицейские меры и ограничение политической свободы, но, прежде всего, на консолидацию элит, ставшую реальным фактом к середине десятилетия. Ушли в прошлое времена Бориса Ельцина, когда соперничающие олигархические кланы беспорядочно грабили государственное достояние, одновременно грызясь друг с другом из-за добычи. Для