Читать книгу - "Империя боли. Тайная история династии Саклеров - Патрик Радден Киф"

счет текущих доходов от Purdue - то есть за счет продажи того самого препарата, с которого начался кризис. Это создало бы порочный стимул, при котором штаты, унаследовав компанию, внезапно оказались бы в опиоидном бизнесе. "Это была бы окончательная победа Саклеров", - заметил коллега Файнера Сэнди Александер. "Если штаты встанут на их место и будут продавать те же препараты тем же пациентам с теми же врачами, а люди будут продолжать умирать с той же частотой, Саклеры представят это как очень убедительное оправдание для себя".

Летиция Джеймс, генеральный прокурор Нью-Йорка, не стала отнекиваться, назвав предложение Дэвида "оскорблением, простым и явным". Мауре Хили показалось очень важным, что предложение не предполагает признания правонарушений. Это позволило бы Саклерам купить молчание, как они всегда делали в прошлом. "Очень важно, чтобы все факты о том, что сделали эта компания, ее руководители и директора, стали известны, чтобы они извинились за причиненный вред и чтобы никто не наживался на нарушении закона", - сказала Хили. В какой-то момент во время переговоров в Кливленде она и ее заместитель Джоанна Лидгейт направлялись к лифту, когда на сайте они столкнулись с Дэвидом Саклером и его окружением. Он представился и сказал: "Я очень рад, что вы смогли прийти". По мнению Хили, в его словах чувствовалась уверенность в себе, как будто он привык вызывать уважение.

"Что ж, Дэвид, - отрывисто произнесла Хили, - твоя семья причинила боль многим людям". Затем они с Лидгейтом вошли в лифт, не пожав ему руку.

Некоторые участники переговоров сделали встречное предложение Саклерам, предложив им выделить больше своих личных средств. Они хотели, чтобы семья взяла на себя обязательство выделить дополнительные 1,5 миллиарда долларов вперед, а не обусловливать это более высокой продажей Mundipharma. Но Саклеры не захотели уступать. "Почти все штаты согласились бы на сделку , если бы семья Саклеров гарантировала ее на 100 %", - сказал прокурор Северной Каролины Джош Стайн, который вел переговоры с семьей. Но позиция Саклеров, по словам Стейна, была такой: "Бери или не бери".

Такая неуступчивость вызвала у участников переговоров со стороны истцов откровенное отвращение. "Я считаю их группой ханжеских миллиардеров, которые лгали и обманывали, чтобы получить хорошую прибыль", - заявил генеральный прокурор Пенсильвании Джош Шапиро. "Я искренне верю, что на их руках кровь".

Судья Полстер, председательствовавший на переговорах, заявил, что ему нужно, чтобы по крайней мере тридцать пять штатов были согласны на урегулирование. Если Саклеры не смогут заставить стороны подписать соглашение, осенью им предстояло судебное разбирательство в Огайо. Но у семьи был один мощный рычаг давления. Поскольку Purdue так и не смогла разработать другой успешный продукт после OxyContin, и поскольку компания теряла деньги на оплату астрономических судебных счетов, и поскольку Саклеры выводили деньги из бизнеса при каждой возможности, казна Purdue Pharma была почти пуста. Продав за два десятилетия оксиконтина на сумму около 35 миллиардов долларов, компания, по сообщениям прессы, теперь могла иметь всего 500 миллионов долларов наличными. 19 августа Purdue разослала бывшим торговым представителям письмо, в котором сообщала, что компания может оказаться не в состоянии финансировать их пенсионные выплаты.

Если штаты не захотят подписаться под их щедрым предложением, указали Саклеры, то Purdue просто объявит о банкротстве без заключения сделки. В этом случае у Саклеров будет одно большое преимущество: после того как компания подает заявление о банкротстве, судья, ведущий процесс, обычно замораживает все судебные разбирательства против компании, чтобы ее можно было реструктурировать. Саклеры не хотели, чтобы дело Purdue дошло до суда в октябре. Если их предложение об урегулировании не позволило бы компании избежать судебного разбирательства, то банкротство помогло бы. А если Purdue обанкротится, то практически все штаты и все другие организации, подавшие иски против компании, останутся без выбора, кроме как бороться за оставшиеся активы в суде по делам о банкротстве. Возьмите деньги сейчас, предупреждает Мэри Джо Уайт, иначе придется "платить гонорары адвокатам еще много лет и много лет".

Это была угроза, завернутая в бархат. Убеждая истцов подписать предложение Кливленда, адвокаты Purdue сообщили им, что общая сумма, которую они могут надеяться получить в ходе процедуры банкротства (а затем каким-то образом разделить), может составить всего 1 миллиард долларов. Действительно, Purdue уже не стоила таких денег. Саклерам удавалось снова и снова продлевать патентную эксклюзивность "Оксиконтина" с 1996 года - гораздо дольше, чем кто-либо мог предположить. Но утес наконец приблизился: срок действия патентов на модифицированный "Оксиконтин" скоро истекал. "Вечеринка закончилась", - сказал один из бывших руководителей Purdue. Публичное заявление звучит так: "Хорошо, общество. Вы победили". Но мне кажется, что так и было задумано с самого начала".

8 сентября в прессе появились сообщения о том, что переговоры между двумя сторонами сорвались. Семья отказывалась выделять больше денег, а слишком многие прокуроры штата выступали против сделки. Саклеры отклонили два альтернативных предложения штатов о том, как могут быть организованы выплаты, и отказались от встречных предложений. "В результате переговоры зашли в тупик, - заявили переговорщики истцов, - и мы ожидаем, что Purdue в ближайшее время подаст заявление о защите от банкротства".

 

На следующий день, когда люди, следившие за ходом дела, ждали, объявит ли Purdue о своем банкротстве, Джосс Саклер прибыла в отель Bowery в нижнем Манхэттене на подиумный показ весенней коллекции 2020 года своего бренда LBV. В Нью-Йорке проходила Неделя моды, и Джосс с волнением представляла свою новую линию. Она наняла дизайнера Элизабет Кеннеди, которая ранее работала с Айзеком Мизрахи и другими известными брендами. Эти две женщины познакомились на одном из винных вечеров Джосс, и Кеннеди подписалась на разработку ее коллекции, сказав: "Мы с Джосс пытаемся создать что-то новое и свежее". Кеннеди не постеснялась взять деньги Джосс, заявив, что лейбл "не имеет ничего общего с оксиконтином". Джосс прибыла в Bowery в красном платье без рукавов в сопровождении двух частных охранников. Ее муж мог быть вовлечен в деликатный процесс, пытаясь добиться кворума из тридцати пяти штатов, чтобы подписать предложение Саклеров об урегулировании. Возможно, он тестировал новую публичную позу мрачного сострадания (Саклеры испытывали сочувствие, утверждал он в Vanity Fair, "так много сочувствия"). Но Джосс не собиралась позволить всему этому шуму помешать ее моменту. В приглашениях на показ, которые были широко распространены среди представителей СМИ и моды, Джосс Саклер была названа "неустрашимым фениксом". "Она не участвовала в интервью Vanity Fair: кураторы семьи могли опасаться, что она скажет что-нибудь