Читать книгу - "«Ваш Рамзай». Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты». 1922–1930 годы. Книга 1 - Михаил Николаевич Алексеев"

куда девать вышедшие из строя батареи. В комнате он их хранить не мог, поэтому укладывал по пять-семь штук в чемодан, выносил их в парк и в темноте выбрасывал. Всегда приходилось проверять, нет ли посторонних людей рядом.

Однажды положение сильно усложнилось. Как-то, возвратившись домой рано вечером, Клаузен заметил двух человек, которые выглядели необычно. Они прохаживались вдоль дома и рассматривали антенну на крыше. Лифтёр пояснил, что один из незнакомцев директор радиостанции, а другой – «офицер в гражданском платье», – ответил он. На следующее утро Макс пошёл на радиостанцию и зарегистрировал свой приёмник. На вопрос, какой у него приёмник, он ответил, что длинноволновый, так как полагал, что коротковолновые приёмники в Харбине были запрещены. У Макса для приёмника имелось две катушки, одна для коротких волн, другая – для длинных. По окончании работы он всегда вставлял в приёмник длинноволновую катушку. На радиостанции Клаузену выдали железный жетон, который он должен был повесить на дверях своей комнаты. Макс жил в ожидании, что кто-нибудь придёт с радиостанции осмотреть его приёмник, но так никто не пришёл. По мнению Клаузена, ему «всегда в жизни везло».

28 августа 1929 года Джим телеграфировал в Москву: «За отличную работу в связи с установкой рации в Харбине, представляю Имре и Ганса к ордену Красного Знамени, Джо к благодарности в приказе».

29 августа в Харбин прибыл немец-радист, Келлерман, знакомый Макса по радиошколе. Рация была переведена на новую квартиру только 26 сентября. Эта квартира принадлежала Лилиестрому, американскому вице-консулу в Харбине и агенту харбинской резидентуры. Максу пришлось самому установить радиостанцию, и только после этого он был отправлен обратно в Шанхай, куда прибыл 14 октября.

В конце сентября и в первой половине октября китайцы совместно с белогвардейцами предприняли военные действия на Амуре и в устье Сунгари против советских частей. Китайским войскам был дан решительный отпор Особой дальневосточной армией (ОДВА) и Амурской флотилией, и 12.X.1929 г. положение здесь было восстановлено.

Новый руководитель резидентуры никогда не был не то что в Китае, а на Дальнем Востоке вообще со всеми вытекавшими отсюда последствиями.

Анулов вынужден был констатировать почти «…полное отсутствие технических элементов аппарата: как-то явочных квартир, фотографии, курьерской связи и т. д.». Судя по всему, наличие до последнего времени «под боком» резидентуры «крыши» (генконсульства) расслабляюще действовало на нелегального резидента Шмидта. Из-за отсутствия явочной квартиры Анулову приходилось носить при себе в течение недели огромную сумму – 17 тыс. американских долларов.

Вербовать новых источников в тот период нагнетания напряжённости, по оценке нового резидента, не было возможности. Во-первых, отсутствие сочувствия со стороны большей части «…общественного мнения, которое считало, что большевикам в Маньчжурию не вернуться». Во-вторых, из-за отсутствия специальных подготовленных для этой работы людей. Непосредственно самому резиденту, Анулову, заниматься вербовкой источников было невозможно из-за перегруженности чисто технической работой и по причине малой его осведомлённости о местной обстановке в силу кратковременного пребывания здесь, в Харбине. Более того, «принцип агентуры», утверждал Анулов, «…не рекомендует резиденту заниматься личной вербовкой ввиду лёгкости провала по этой линии».

В ситуации надвигавшегося китайско-советского вооружённого конфликта было принято единственно правильное и единственно возможное решение – опереться на уже имевшуюся агентуру и восстановить старые связи, одновременно усиливая её качественную сторону.

Анулов («Костя»), получив рацию, в сентябре – октябре восстановил связь с имевшейся ранее агентурой и стал направлять в Центр столь необходимую информацию.

Среди агентов, доставлявших ценную информацию, были «1702» («Молодой») и «Ал. Ив.» («Александр Иванович»), «А.И.» («1701»), входившие в состав агентурной сети ещё в бытность резидентом «Марка» (Рахманина).

«1702», белоэмигрант Поляков, являлся китайским подданным и служил драгоманом в Главном штаба охранных войск в Харбине. «Весьма ценный осведомитель. В период конфликта почти ежедневно доставлял ценную и достоверную военно-политическую информацию».

«Ал. Ив.», китаец, служил подполковником на должности адъютанта дежурного генерала Штаба Охранных войск «Старый агент, работу возобновил во время конфликта». «Ал. Ив.» работал «из-за сочувствия к нам», имел доступ к документальным данным, однако не использовал эту возможность «…по причине отсутствия опыта в работе и малограмотности», хотя считался одним из лучших офицеров. Агент часто выезжал на инспекции с генералами, но не мог «…изложить на бумаге сущность этой инспекции». От него поступали копии документов, сделанные от руки. При этом «Ал. Ив.» всегда делал отметку на передаваемой информации – достоверна она или нет. Анулов писал: «…В работе ленив и нуждается в частом подталкивании…» Чтобы его научить работать, полагал Анулов, нужно было «ещё потратить год» и связать его с человеком, который говорит по-китайски.

«А.И.», белоэмигрант Сукин, бывший колчаковский генерал, являлся агентом седьмой год. Работал на дороге начальником Отдела военных перевозок. До начала Первой мировой войны окончил военное училище и школу фехтования. Его брат служил в Красной армии в Киеве. Получаемые «от источника „1702“ военсводки дислокационного характера наполовину принадлежат А.И.». Судя по всему, к сотрудничеству с разведкой китайца «Ал. Ив.» привлек «А. И.» – А. Т. Сукин.

Псевдонимы «А. И.», «Ал. Ив.», под которыми скрывался А. Т. Сукин, и китайский агент соответственно, свидетельствовали о небрежности резидентов на месте, что создавало предпосылку к путанице. И тот, и другой агенты в отдельных документах проходили как «Александр Иванович», и это притом, что одно время в состав агентуры харбинской резидентуры входил Александр Иванович Андогский.

Продолжала поступать информация и от № 1716, вице-консула генконсульства США в Харбине.

С объявлением военного положения местные условия работы значительно ухудшились. В такой стране, как Китай, «человек с ружьём» имел все права. Поспорив с китайским солдатом в автобусе, № 1702 при выходе был ранен этим солдатом из маузера. И это притом, что он имел «офицерский значок из штаба» и прекрасно говорил по-китайски. В результате ранения агент около двух недель находился на излечении. Что касается рядового населения, то оно было в сильной степени терроризировано, что в значительной степени затрудняло работу. Движение по улицам разрешалось до 11 часов вечера. С наступлением темноты даже в тех районах города, которые считались относительно безопасными для проведения встреч, встречаться всё-таки было нельзя из-за патрулей, которым «принадлежала вся власть». Встречаться с работниками аппарата приходилось под видом знакомых коммерсантов, а с источниками – вечером, до 23 часов. Но в обоих случаях встречи были сопряжены со значительным риском.

27 ноября 1929 г. «Костя» получил телеграмму за подписью Берзина:

«…2. Ваши телеграммы ценны. Придавайте им более систематизированный вид.

3. Ваша основная задача: следить за дислокацией войск, переброской подкреплений из Мукдена, взаимоотношений генералитета, особенно Чжан Цзосяна и Чжан Сюэляна, политико-моральным состоянием частей.

Дайте оценку прессы нашего наступления. Уточните позицию торгово-промышленных кругов. Следите отношениями Нанкина и Мукдена».

Чжан Цзосян в 1928–1932 гг. являлся председателем правительства