Читать книгу - "Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин"

в британский империализм, а в Троцкого с Зиновьевым. Он расценил попытки оппозиционеров поставить под вопрос капиталистическую стабилизацию на Западе как «радикальную переоценку всей международной ситуации, всего международного положения», для которой не было оснований. Докладчику пришлось продемонстрировать чудеса диалектики: с одной стороны, нужно было защищать английских коммунистов, выступавших за сохранение АРК, с другой — не забывать о «предательстве» вождей Генсовета, которые тоже пока не собирались выходить из Англо-русского комитета.

Его вновь выручили «массы», на позицию которых большевики неизменно ссылались в критические моменты своей истории. «Мы ставили перед собой такую перспективу, — говорил Бухарин, — что в Англии, с ее неизбежно обостряющейся социально-классовой борьбой, даже реформистские вожди, которые сами по себе не хуже и не лучше, чем в других странах, под давлением масс неизбежно будут должны занять такую позицию, которая будет их отличать от реформистов в других странах. Мы подходим к этому вопросу с точки зрения постоянного давления, которое на этих вождей оказывают массы, и мы смотрели на массы, когда завязывали „наверху“ узелок Англо-Русского Комитета»[1156].

Напротив, оппозиция говорила об оппортунизме «верхов», причем не только в Лондоне, но и в Москве. С ее точки зрения, увлекшись верхушечными комбинациями, фракция большинства в Политбюро пошла на поводу у Генсовета тред-юнионов. С точки зрения Троцкого деятельность АРК была оправданной «лишь до того момента, когда поворот событий отбрасывает оппортунистов в лагерь классовых врагов и дает нам возможность сомкнуться с низами против вождей»[1157].

12 августа 1926 года Политбюро согласилось с предложением секретаря ИККИ Куусинена о поездке Бухарина на пять дней в Германию. Сталин «мило» пошутил по поводу отсутствия новостей от него: «Бухарин — свинья, и пожалуй, хуже свиньи, ибо считает ниже своего достоинства написать две строчки о своих германских впечатлениях»[1158].

«Бухарин — свинья, и, пожалуй, хуже свиньи, ибо считает ниже своего достоинства написать две строчки о своих германских впечатлениях»

Письмо И. В. Сталина В. М. Молотову

16 сентября 1926

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5388. Л. 37–40]

Грубый юмор скрывал крайнюю заинтересованность генсека в поддержке со стороны своего основного союзника, который, в отличие от Зиновьева, пользовался симпатией простых партийцев. Бухарин не хуже оппозиционеров жонглировал ленинскими цитатами, держался на равных с ними и при обсуждении международных проблем, и в ходе теоретических дискуссий.

Как будто предчувствуя свою судьбу и реагируя на сталинский эпитет, Н. И. Бухарин изобразил себя «свиной лисичкой в старости»

Середина 1920-х

[РГАСПИ. Ф. 329. Оп. 2. Д. 11. Л. 158]

К началу осени решение вопроса о смене лидера Коминтерна казалось уже само собой разумеющимся. Бухарин выступал с докладами по всем вопросам коммунистического движения на форумах ВКП(б) и Коминтерна, формулировал принятые на их основе тезисы и постановления, при активной поддержке Пятницкого и Мануильского переключал на себя ключевые каналы связи с лидерами зарубежных компартий. По его предложению была предпринята попытка реанимировать журнал «Коммунистический Интернационал», который стал еженедельным, а значит — получил возможность более оперативно отражать проблемы и вызовы, встающие перед международным коммунистическим движением[1159].

Наконец, после согласования со Сталиным Политбюро признало возможным удовлетворить просьбу Президиума ИККИ «об освобождении т. Бухарина для регулярной работы в Коминтерне в течение двух дней в неделю (по возможности по средам и пятницам)»[1160], что выглядело как завершающий акт передачи ему ключевых функций в руководстве международной организации коммунистов. 5 сентября Молотов сообщал Сталину среди прочего, что «еженедельник ИККИ уже на днях должен выйти. Бухарин усиленно работает»[1161]. 13 сентября Исполком предоставил новоиспеченному руководителю ответственного секретаря и попросил его определиться с часами приема по служебным вопросам[1162]. Через несколько дней Бухарин был назначен еще и ректором Международной ленинской школы, где готовили кадры зарубежных компартий, ему в помощь был дан Эрколи (П. Тольятти) — будущий лидер итальянских коммунистов[1163].

«Но ты ведь знаешь, черт побери, что никого из ближайших друзей не люблю так крепко, как тебя»

Письмо И. В. Сталина Н. И. Бухарину

23 сентября 1926

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 708. Л. 144–145 об.]

Генсек, находившийся в Сочи, всячески подбадривал новичка, которому досталась не самая престижная и безусловно весьма хлопотная работа, обещая свою помощь и поддержку: «Я думаю, что твой план насчет расширенного пленума ИККИ, постановки русского вопроса и т. д. — совершенно правилен. Недели через полторы приеду и двинем вместе махину. По вопросам внутренним поговорим особо. Знаю, что ты устал чертовски, и мне несколько совестно, что я здесь пробавляюсь на берегу моря. Но скоро буду у вас, и вместе потянем вовсю»[1164].

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об одобрении предложенного Н. И. Бухариным проекта тезисов о международном положении к Седьмому пленуму ИККИ

18 ноября 1926

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 605. Л. 56]

Бухарин выступал с отчетом делегации ВКП(б) в Коминтерне на Пятнадцатой конференции ВКП(б), которая прошла в конце октября — начале ноября 1926 года. Одновременно этот отчет, стоявший первым пунктом повестки дня, рассматривался как доклад о проблемах международной политики, по которому также не планировалось открывать дискуссию[1165].

За год до десятой годовщины Октябрьской революции Коминтерн рекомендовал компартиям использовать эту дату для развертывания агитационной кампании, началась подготовка к отправке в СССР рабочих делегаций из стран Европы. Позже эта идея обрела облик конгресса друзей Советского Союза, который рассматривался как инструмент преодоления изоляции коммунистов на национальной политической сцене. Бухарин поддержал проведение этого конгресса в годовщину революции, но при условии, что «коммунисты не должны занимать особые посты как инициаторы этого дела. Напротив, коммунисты должны стоять за кулисами и оттуда организовывать всю деятельность» друзей Советского Союза самой разной политической окраски: «получится пестрая картина, но это не страшно»[1166].

В конце того же 1926 года на Седьмом пленуме ИККИ в коминтерновской карьере Зиновьева была поставлена точка. Пост Председателя был упразднен, провозглашалось восстановление принципов коллективного руководства, Бухарин оказывался «всего лишь» одним из членов нового органа — Политсекретариата ИККИ. Однако именно он на протяжении двух последующих лет рассматривался и правоверными коммунистами всего мира, и представителями оппозиционных движений левого толка как неформальный лидер Коминтерна.

Материалы, связанные с подготовкой пленума, свидетельствуют о том, что Бухарин не просто внутренне смирился с поручением возглавить международную организацию коммунистов, но и попытался вдохнуть в нее новую