Читать книгу - "О воле в природе - Артур Шопенгауэр"

сама – объективированное (обратившееся в представление) желание знать, так как воля для своих целей нуждается в познании. Однако эта функция в свою очередь обусловливает весь мир как представление, а значит, и самое тело, поскольку оно является наглядным объектом; она обусловливает даже материю вообще, которая существует ведь только в представлении. Ибо объективный мир, без субъекта, в сознании которого он существует, является по зрелом обсуждении чем-то положительно немыслимым. Познание и материя (субъект и объект) существуют, следовательно, друг для друга только относительно и вместе составляют явление. Таким образом, благодаря коренной перемене точек зрения, которую я произвел, дело обстоит ныне так, как оно никогда не обстояло раньше.

Когда воля, обращенная на какой-нибудь познаваемый предмет, пробивается вовне, действует вовне, когда она, следовательно, проходит чрез среду познания, тогда все узнают в действующем здесь начале волю и отсюда получает она свое имя. Но не в меньшей степени проявляет она свою деятельность и в тех внутренних процессах, которые предшествуют, как условие, упомянутым внешним движениям и которые создают и поддерживают органическую жизнь и ее субстрат; кровообращение, выделение и пищеварение, все это тоже дело воли. Но именно потому, что волю признавали только там, где она, покидая индивидуум, из которого исходит, обращается на внешний мир, который как раз для этого и становится предметом созерцания, то познавание и сочли существенным условием воли, ее единственным элементом и даже материалом, из которого она будто бы состоит, и тем совершили величайшее из всех бывших когда-нибудь ὑστερον προτερον[39].

Прежде всего необходимо, однако, отличить волю от произвола и понять, что первая может существовать без последнего, – и это, конечно, служит предпосылкой всей моей философии. Произволом воля называется тогда, когда ее освещает познание и когда, следовательно, ее движущими причинами являются мотивы, представления; это значит, выражаясь объективно, что воля называется произволом тогда, когда воздействие, извне обусловливающее данный акт, посредствуется каким-нибудь мозгом. Мотив можно определить как внешнее раздражение, вслед за которым в мозгу возникает образ, при посредстве какого воля совершает действие в собственном смысле этого слова, – какой-нибудь внешний телесный акт. Но у человека роль подобного образа может играть то или другое понятие, которое сложилось из прежних образов подобного рода посредством опущения их различий и которое, следовательно, уже не имеет наглядного характера, а только отмечается и фиксируется словами. Так как поэтому воздействие мотивов вообще не связано с прикосновением, то они могут мериться друг с другом силою своего воздействия на волю, т. е. допускают известный выбор; у животного этот выбор ограничен тесным кругозором того, что наглядно лежит пред ним, а у человека он имеет своей ареной широкую область всего, что мыслимо для него, т. е. его понятий. Вот почему произвольными называют такие движения, которые следуют не за причинами, в тесном смысле этого слова, как у неорганических тел, и не за простыми раздражениями, как у растений, а по мотивам4. Последние же предполагают познание, представляющее собою среду мотивов, через которую действует в данном случае причинность, совсем не нарушая, однако, в других отношениях своего необходимого характера. Физиологически различие между раздражением и мотивом можно определить также и следующим образом: раздражение вызывает реакцию непосредственно, так как последняя исходит из того же органа, на который подействовало раздражение; мотив же представляет собою такое раздражение, которое должно пройти окольным путем через мозг, где вслед за воздействием его на последний возникает образ, который от себя уже вызывает наступающую реакцию, – и ее в этом случае называют волевым актом и произвольной. Таким образом, разница между произвольными и непроизвольными движениями касается не их существенного и основного начала, которым и в тех, и в других служит воля, а только момента второстепенного, – именно касается проявлений воли; другими словами, разница сводится здесь к тому, как происходят эти движения – по руководящей ли нити причин в собственном смысле слова, в силу ли раздражений, или по мотивам, т. е. от причин, прошедших чрез познание. В человеческом сознании, которое отличается от животного сознания тем, что оно содержит не одни наглядные представления, но и отвлеченные понятия, независимые от различий времени, действующие, следовательно, зараз и совместно, и допускающие вследствие этого обсуждение, т. е. конфликт мотивов, – в человеческом сознании произвол выступает в теснейшем смысле этого слова, произвол, который я назвал способностью решать по выбору, но который заключается только в том, что мотив, наиболее сильный для данного индивидуального характера, подавляет другие мотивы и определяет поступок – подобно тому как удар преодолевается более сильным отражением, – причем, значит, действие еще наступает здесь с такою же необходимостью, как и движение камня, получившего толчок. В этом единогласно и решительно сходятся все великие мыслители всех времен; и это так же несомненно, как и то, что масса во веки веков этого не поймет и не постигнет той великой истины, что свободы человека следует искать не в отдельных его поступках, а в самом нашем бытии и существе. Я изложил эту истину со всею возможною ясностью в своем конкурсном сочинении о свободе воли. Таким образом, мнимое liberum arbitrium indifferentiae[40], как отличительный признак движений, исходящих от воли, решительно недопустимо: оно представляет собою утверждение о возможности действий без причин.

Как скоро мы созна́ем различие воли от произвола и убедимся, что последний представляет собою некоторую разновидность или проявление первой, то мы уже не встретим никакого затруднения в том, чтобы признать волю и в процессах бессознательных. То, что все движения нашего тела, даже и растительные и органические, вытекают из воли, еще ничего не говорит в пользу их произвольности: ведь последняя означала бы, что они вызываются мотивами, а мотивы не что иное, как представления, и седалищем их является мозг; только органы, к которым идут нервы от мозга, могут быть приводимы в движение им, т. е. силой мотивов, и только это движение называется произвольным. Движения же во внутренней экономии организма управляются раздражениями, как у растений; разница здесь лишь в том, что та самая сложность животного организма, которая привела к необходимости известного сенсория для восприятия внешнего мира и реакций на него со стороны воли, потребовала также и Cerebrum abdominale, симпатической нервной системы, чтобы точно таким же образом направлять реакции воли и на внутренние раздражения. Первый можно сравнить с министерством иностранных, а последнее – с министерством внутренних дел: воля же остается самодержавной властительницей, которая присутствует всюду.

Успехи физиологии со времен Галлера поставили вне сомнения тот факт, что не только внешние движения, сопровождаемые сознанием (functiones animales), но и совершенно бессознательно протекающие жизненные процессы (functiones vitales et naturales) находятся, все без исключения,