Читать книгу - "Война глазами подростка - Игорь Васильевич Бестужев-Лада"

на большую московскую окраину с несколькими тысячами жителей было не десятки, как сегодня, а всего два-три? Кроме того, практически любая дешевая одежда и обувь, а также многие предметы так называемого ширпотреба — от мыла до керосина, заменявшего нынешний газ, — были всегда в отчаянном дефиците и требовали каждый раз минимум часа, а то и двух-трех, чтобы «достать», как тогда говорилось. Напомним, что тотальный дефицит всего и вся, даже когда появились холодильники, продолжался до 1992 года. И когда моя жена утверждает, что «вся ее жизнь прошла в очередях», она не так уж далека от истины.

Дорога на работу и с работы тоже, как и сегодня, отнимала часа два-три в оба конца. Конечно, Москва тех лет была крошечной по сравнению с нынешними временами и, в основном, помещалась между Пресней на западе, Марьиной рощей на севере, Лефортовым на востоке и Замоскворечьем на юге — три-четыре версты от Кремля, час ходу в любую сторону. Но, заметим, первую линию метро пустили только в 1935 г., а без метро эти 3–4 и тем более 7–8 км приходилось полчаса одолевать на битком набитом трамвае, да еще полчаса ждать его. Я не в 1935-м а в 1950-м одолевал 4,5 км от Пресни (через 500 м от моего дома начинались поля и огороды филевского совхоза) до Библиотеки Ленина у Кремля 45 минут на двух трамваях. Пока не обнаружил, что те же километры могу прошагать пешком за те же 45 минут, получая больше удовольствия. Те же 4,5 км отделяли мой дом от Академии образования почти у Ново-Девичьего монастыря. И спустя сорок лет передо мой был тот же выбор: либо 45 минут на двух троллейбусах и метро с пересадкой — либо те же 45 минут пешком по набережной Москвы-реки. И я почти всегда выбирал последнее.

Но мы несколько отвлеклись на московскую географию и забыли об еще двух важных составляющих московского быта — помимо очередей и дорог: как обстояло дело с питанием и одеждой.

Современному человеку даже с помощью кино трудно представить себе полномасштабную коммунальную кухню тех лет. Огромная комната, сплошь заставленная кухонными столами, на которых готовили, в порядке очень сложной очереди, десяток-другой домашних поварих. Основное орудие труда — керосинка или примус. Керосинка — надежнее и тише. Примус — более сложно, очень громко, но зато быстрее. Рабочая площадь каждой кулинарки — не более четверти квадратного метра. Гвалт любезной и не очень любезной беседы стольких женщин — неимоверный. Кроме того, надо поторапливаться: скоро тебя сменит другая со своей керосинкой или примусом. И надо готовить, «как все». Любая импровизация грозит обернуться весьма обидными легендами на много недель вперед. И, конечно же, боже упаси оставить что-либо без надзора хотя бы на минуту. С кого потом спрашивать об исчезнувшей кастрюле, ноже, картошке? Это когда фабрика-кухня работает в нормальном режиме. А если скандал (женщины, как известно, великие мастера разных театральных постановок без отрыва от приготовления семейного обеда)? Тогда любая баталия — просто симфонический оркестр по сравнению со светопреставлением в масштабах одной, отдельно взятой коммунальной кухни.

Выдержать такое трижды в день может только робот. Поэтому изобретались разные «щадящие» технологии. Например, в небольшой комнате рядом с кухней находился «Титан» — огромная железная бочка ведер на сорок, из которой можно было налить через краник хоть целый большой чайник кипятку. Работало ли это сооружение на керосине или на дровах — сейчас уже не помню. Возможно даже, что уже на электричестве, но это пахло роскошью. Электрические плитки появились намного позже — уже после керогазов, этакой помеси примуса и керосинки, с плюсами и минусами того и другого. При таком подспорье завтрак мог обернуться стаканом чая и бутербродом, обед проходил у родителей в институтской столовой, а у меня — в детсаде. Наконец, вечером шла готовка по полной программе, а когда я позже начал приходить из школы голодным, мне доверялось самому зажечь керосинку прямо на табурете в нашей комнате и подогреть оставшееся после вчерашнего ужина. Вариант: остатки горячего после ужина завертывались в газету и сверх того — в ватное одеяло, так что к обеду следующего дня оставались почти теплыми и вполне съедобными.

Ну, а приход гостей, как уже говорилось, означал бутерброд уже не с маслом, а с колбасой или сыром перед супом и картошкой, не говоря уже о банке консервов и прочих деликатесах. После чего к чаю вполне мог перепасть еще один бутерброд — с вареньем. Или даже целая конфета.

* * *

Помимо коммунальной кухни — и, разумеется, коммунальной же уборной на каждом этаже — существовала еще коммунальная прачечная в подвале и коммунальный чердак для сушки белья. Стирка была делом очень трудоемким, потому что стиральных порошков, не говоря уже о стиральных машинах, еще не существовало, и в распоряжении хозяйки были только корыто, стиральная доска и хозяйственное мыло. Поэтому обстирать семью на троих-четверых — это полдня тяжелейшего физического труда обычно раз в две пятидневки.

Дальше следовала менее трудоемкая, но более сложная процедура сушки на чердаке. Почему на чердаке, а не на улице? Потому что, напоминаем, старьевщик раздавал свои сокровища даже за вконец изношенные туфли — его клиенты рассчитывали каким-то чудом подновить их и вновь продать с прибылью.

Надеюсь, понятно, почему оставленная хоть на секунду любая тряпка исчезала так же бесследно, как сегодня «Мерседес» с открытыми дверцами и ключами на сиденье. Дежурили женщины на чердаке поочередно, детям такое опасное занятие не доверялось.

Повальное воровство сопровождало меня всю мою жизнь с пеленок и до вчерашнего дня, являясь одной из имманентных сущностей (неотъемлемых качеств) евразийской цивилизации. Всю свою жизнь я слышал бесконечный рассказ матери о самом ужасном событии ее жизни: как ночью в общем вагоне поезда она спала со своим грудным ребенком — мною — на своем же собственном пальто (постельное белье в общих вагонах представлялось буржуйской роскошью).

Это был единственный способ избежать опасности лишиться самой ценной в ее багаже и гардеробе вещи. Тем не менее вор в полной темноте одним рывком выдернул из-под нее пальто — и был таков.

Человек в такой ситуации оказывается распластанным на полу между нижними полками. Кошка с такой высоты падает на четыре ноги. Мать, как и кошка, инстинктивно падает так, чтобы ее детеныш оказался не под ней, а на ней. И радуется, что так счастливо все обошлось. Черт с ним, с пальто: ребенок остался жив!

А вчера (75 лет спустя) в кабинете стоматолога обнаружилось, что оставленные на минуту