Читать книгу - "Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера - Игорь Горин"

Но во всем или почти во всем остальном розы дарили Шуберту только шипы; даже на долю Шопена или Моцарта не выпало и половины ниспосланных ему испытаний — какое там!

Не верьте тем, кто станет вас уверять, будто пишет (или рисует) исключительно для себя самого; такой человек скорее всего непомерный гордец — до такой степени, что лжет самому себе. Ибо даже скромному дилетанту присуще желание поделиться своими маленькими успехами хотя бы с кем-то из близких. Что же говорить о человеке, который по собственному признанию «родился на свет только для того, чтобы быть композитором»! Нет, нет, истинный талант никогда не творит «для себя», иное дело, что он не может не творить! Я думаю, что точно так же и Господь Бог: едва ли Он сотворил мир для развлечения или от нечего делать.

Но этим трагедия Шуберта не исчерпывается: весь его жизненный путь, включая детство, — сплошная череда испытаний. Он рано лишился матери, у него были очень трудные отношения с деспотичным и недалеким отцом, всю жизнь он остро нуждался, нередко голодал, никогда не знал женского тепла и уюта, совсем еще молодым, в 25 лет, заболел практически неизлечимой в ту пору болезнью, а доконал его брюшной тиф. По натуре Шуберт не был ни борец, ни страдалец. Скромный до застенчивости, непритязательный к жизненным благам, бескорыстный, доверчивый, благожелательный, Шуберт был склонен скорее к веселью, чем к унынию, обожал скромные дружеские застолья, готов был без устали играть для друзей. Но были конечно и минуты отчаяния, было сознание низменности окружавшего его мира: «Сладчайший Иисусе! Сколько позорных поступков ты покрываешь ликом своим! Ведь ты сам наиболее страшный памятник человеческого падения, а они ставят твое распятие, как бы желая сказать: «Смотрите вот самое совершенное из творений Господа Бога, а мы растоптали его. Неужели вы думаете, что нам трудно будет с легким сердцем уничтожить насекомых, именуемых людьми?» Тем поразительнее, с каким стоицизмом переносил он выпадавшие на его долю невзгоды. Вы только послушайте, что он пишет своему отчаявшемуся брату: «Уныние, охватившее твое благородное сердце, недостойно тебя! Сбрось его и растопчи стервятника, пока он не растерзал твою душу!» Сам Шуберт, по свидетельству одного из друзей, «с некоторой гордостью переносил свои несчастья... Во всяком случае он старался извлечь из них что-то для себя». И тут мы обнаруживаем неожиданное сходство Шуберта с казалось бы во всем непохожим на него Бетховеном: «Всякое несчастье несет в себе какое-то благо», — Бетховен; «Страдания обостряют ум и укрепляют душу. Напротив, радость редко помышляет о первом и расслабляет вторую», —  Шуберт. Мне вообще кажется, что у них и в музыке гораздо больше общего, чем это принято думать.

Но есть и еще одно, вроде бы второстепенное, обстоятельство. Оскар Уайльд написал: «Только поверхностные люди не судят по внешности». В этой шутке — глубокий смысл. Всмотритесь в сохранившиеся портреты тех же Моцарта, Шопена или Мендельсона — какие благородные, вдохновенные лица. А отнюдь не красавец Бетховен!.. Да кто угодно, те же друзья Франца Шуберта. Но не он. Очень маленького (157 см) роста, толстый, нескладный, близорукий, пальцы короткие, лицо полное, круглое, нос тупой и широкий, короткая шея. Может быть портреты не дают о нем верного представления? Нет, вот свидетельство преданнейшего Бауэрнфельда: «Выражение лица в спокойные минуты казалось скорее тупым, нежели вдохновенным /.../ его можно было принять за /.../ крестьянина.» (Это не мешало Бауэрнфельду считать Шуберта «подлинным слиянием идеального и реального».)

Всякий гений — загадка Природы, но с Шубертом она хватила через край! Я сам не вполне верю в то, что собираюсь высказать дальше, — для этого нужно быть убежденным мистиком, а я — сомневающийся. Но выглядит все так, как если бы... Короче, произошла какая-то ошибка на небесах, и искра Божия попала... не в того человека! И с этого момента, то есть со дня рождения, мстительная судьба шла за ним по пятам. Он голодает, но уже в 18 лет пишет «Лесного царя». Судьба вынуждает его влачить полунищенское бремя школьного учительства, но в 22 года он создает «Форейлен — квинтет», к 25 годам фантазию «Скиталец», Октет и «Неоконченную» симфонию. Судьба посылает ему неизлечимую болезнь, но с этой болезнью он прожил бы еще лет 20. Может быть хоть теперь удастся его сломить? Нет, в муках и страданиях он продолжает творить. И вот новый, невиданный по размаху подъем. Перешагнув за 31 год, Шуберт на протяжении нескольких месяцев создает один за другим свои наивысшие шедевры: Симфонию до мажор, Мессу ми-бемоль мажор, Фантазию фа минор, Квинтет до мажор, сонаты до минор, ля мажор и си-бемоль мажор, Кантату «Победная песнь Мириам», новые песни... Вот это было для судьбы уже слишком. И она убила его брюшным тифом, как убила спустя полтора столетия Чайковского — стоило тому перешагнуть свою запретную черту: написать Шестую симфонию.

Мой рассказ был бы неполным, если бы я не коснулся основного, что связано с именем Шуберта, — его музыки. Очень трудная для меня, дилетанта, задача, но отступать поздно — попробую. Собственно, я собираюсь коснуться одной только темы: Бетховен и Шуберт. В ней тоже много загадочного, и, по-моему, неправильно