Читать книгу - "Воспоминания петербургского старожила. Том 2 - Владимир Петрович Бурнашев"

674

Герцог Александр Виртембергский умер в 1833 г.

675

Имеется в виду Мария Кристина Каролина Аделаида Франсуаза Леопольдина, принцесса Орлеанская.

676

Мария Орлеанская была не сестрой, а тетей графа Парижского Луи-Филиппа Альбера Орлеанского (1838–1894); у его отца Фердинанда-Филиппа Орлеанского (1810–1842) не было этого титула.

677

См.: Касьян Касьянов [Бурнашев В. П.] Наши чудодеи: Летопись чудачеств и эксцентричностей всякого рода. СПб., 1875. С. 230–234. Бурнашев писал: «Имя Элькана, этого крайне загадочного Протея, сделалось известным в Петербурге уже с двадцатых годов. Здесь почти не было ребенка, который бы не знал, что под именем Элькана известен сутуловатый, темно-русо-кудрявый, гладко выбритый, румяный, с толстыми ярко-красными губами, с огромными, всегда оскаленными белыми зубами, смеющийся, веселый, постоянно чему-то радующийся господин в очках с черною оправою, встречаемый повсюду и почти одновременно, вечный посетитель всех театров, концертов, маскарадов, балов, раутов, déjeuners dansants [танцевальных завтраков (фр.)], загородных поездок, зрелищ всякого рода и сорта, господин-юла, неутомимый хлопотун, исполнитель возможных и невозможных (для деликатных и уважающих себя людей) поручений, всеобщий фактор, сводчик, знакомый всему Петербургу, со всеми на cher ami [дорогой друг (фр.)], владеющий превосходно французским, немецким, английским, польским и итальянским языками, умеющий болтать и на многих других языках. Что же касается русского языка, то этот Протей говорил на нем так чисто, так приятно, как не умеют говорить даже многие коренные русские люди. Он знал все оттенки чистого русского говора, все особенности, тонкости, все поговорки, все пословицы, все русские местные присловья, подражал всем акцентам, цокал, чокал, говорил на о, на а, на е, на я, смотря по тому, с представителем какой именно местности ему приводилось говорить. Он обладал самыми энциклопедическими познаниями: не существовало той науки, того искусства, которые не были бы ему известны, конечно, поверхностно. Правда, Элькан ничего не знал основательно, а со всего на свете понахватал вершков, казавшихся саженями в глазах людей малообразованных или вовсе необразованных, какими наше общество, хоть и болтавшее бойко по-французски, кишмя кипело. Элькан, всем известный, выводимый на сцену, например, Мартыновым и Самойловым в шутливой пьеске à propos [по поводу (фр.)] „Ложа первого яруса на первое представление Тальони“ (имеется в виду водевиль П. А. Каратыгина „Ложа 1-го яруса на последний дебют Тальони“, 1838. – А. Р.), предмет сатирического карандаша Неваховича, Тима, Степанова, имел полуобезьянью-полукошачью фигуру и мордочку, которые так удачно укладывались в карикатуру. Но фигурка Элькана являлась не только на страницах карикатурных журналов, не только на нотах, на ламповых абажурах, на вывесках Христофорова, торговавшего ваксой в Гороховой, на фарфоровых чашках, но (о! верх публичности!) один продавец фаянсовой посуды в Гостином дворе пустил в продажу ночные вазы с весьма верным портретом Александра Львовича Элькана, в очках и в форменном светло-синем фраке Министерства путей сообщения, где он служил переводчиком, хотя все тамошние чиновники называли его не иначе как „сводчиком“. Однако ж продажа этих ваз была тотчас воспрещена, потому что фигура, на них изображенная, была одета в форменный фрак, присвоенный государственной службе. Но если правительство нашло неприличным продажу такой посуды, то сам Элькан нисколько не обиделся и поспешил шутки ради приобрести несколько экземпляров этой вещицы, сделавшейся вдруг редкою, когда ее запретили в продаже и велели уничтожить рисунок. Так как известно, что нет ничего милее запрещенного плода, сосуды эти сделались торговой редкостью, и находчивый Элькан, недаром бывший еврейского происхождения, с сильною склонностью ко всякому гандельству, продавал в своем приятельском кружке свои экземпляры по очень хорошей цене, в десять раз против первоначальной. Когда гуттаперчевый магазин Риттера на Адмиралтейской площади выпустил гуттаперчевые статуэтки Фаддея Булгарина, разумеется, в страшной карикатуре, Булгарин жаловался куда следует за оскорбление личности и достиг того, что статуэтки исчезли из торгового обращения. Узнав об этом, Элькан поскакал к Риттеру с просьбой сделать его статуэтку в каком угодно виде, и желание его было удовлетворено вполне. Гуттаперчевая фабрика выпустила две статуэтки Элькана – одну, изображавшую его в светло-коричневом рединготе, с зонтиком и шляпою в руках, а другую, представлявшую Элькана в очках, только с козьею черною бородкою Юлии Пастраны и в ее андалузском костюме, выделывающим какие-то замысловатые па из фанданго. Ежедневно можно было видеть Элькана у витрины этого магазина, поясняющего всласть проходящим на всех диалектах и с самыми забавными ужимками и кривляньями, чья это статуэтка. При этом он рекомендовал свою личность и старался завязать со всеми знакомство, что ему часто и удавалось. Впрочем, он за тычком не гнался, и если ему говорили: „Я вовсе не желаю, сударь, вашего знакомства и прошу нигде и никогда не показывать, что вы меня знаете“, – то он раскланивался и хохоча восклицал: „Была бы честь приложена, а от убытка Бог избавил“.

Элькана как-то прозвали „Juif errant [Вечный жид (фр.)]“ и „Вечный жид“. То и другое прозвища были усвоены ему публикою. Когда в начале шестидесятых годов [в 1868 г.] его хоронили по лютеранскому обряду (он умер на 88-м году от роду, хотя всегда казался несравненно моложе), кто-то из публики спросил:

– Кого хоронят?

– Статского советника Элькана, – был ответ.

– Да ведь он был Вечный жид, а хоронят-то по христианскому обряду. Что это за история?

Так-то эта метко данная кличка усвоилась Элькану.

Элькан распускал о своих мнимых отношениях к тайной полиции слухи по городу, но чем больше он хлопотал о приобретении этой репутации, тем менее толковые люди верили его забавным хвастовствам, очень хорошо понимая, что такого болтуна никакой Фуше не допустит в свои секретные кабинеты. Со всем тем огромное знакомство Элькана во всех слоях петербургского общества и особенно та короткость, в какой он находился со всеми представителями всех возможных родов артистического, как туземного, так и приезжего из-за границы, доставляли ему возможность быть тем, чем его в Петербурге прозвали: „Ходячею петербургскою газетою“».

678

См.: Взгляд на химические теории. СПб., 1847; Пища и одежда человека, или Чем человек питается и чем одевается: гигиенический очерк. СПб., 1853; История паровых машин, пароходов и паровозов. СПб., 1853; Чародейство и таинственные явления в новейшее время. СПб., 1866, и мн. др.

679

Араго Д. Ф. Гром и молния / Пер. М. С. Хотинского. СПб., 1859; Он же. Общепонятная астрономия / Пер. М. С. Хотинского. СПб., 1861. Т. 1–4; Он же. Избранные статьи из записок о