Читать книгу - "Нюрнбергский эпилог - Аркадий Иосифович Полторак"

сбитого английского самолета. Так как лодка имела полную нагрузку, она не могла взять англичан на борт и проследовала дальше своим курсом. По возвращении с операции командир рассказал об этом случае в штабе командования подводного флота, и все офицеры стали упрекать его: если уж он никак не мог пленить экипаж сбитого английского самолета, то должен был, по крайней мере, уничтожить обнаруженных людей, ибо максимум через 24 часа их подберут английские спасательные суда.

Второй пример, согласно показаниям Меле, сводился к следующему: в первые месяцы подводной войны против США значительный тоннаж был потоплен в непосредственной близости от берега. Благодаря близости суши большая часть экипажей обычно спасалась. И это очень прискорбно: для торгового судоходства важен не только тоннаж кораблей, но и сохранность экипажей. Если команды потопленных судов остаются в живых, они легко могут занять свое место на новых.

В заключение Меле сообщил, что в приказах Деница упорно проводилась одна мысль: «Желательно, чтобы при потоплении торговых судов не оставалось живых».

Обвинитель. Не помните ли вы приказа относительно ведения судового журнала?

Меле. Был издан приказ о том, что потопление и другие действия, противоречащие международным соглашениям, не должны заноситься в судовой журнал. Об этом следовало докладывать только по возращении и только устно.

Кранцбюллер. Вы разъяснили командирам подводных лодок, что он (приказ Деница. — А.П.) предполагает уничтожение спасательных средств и убийство команд? Это верно?

Меле. Не полностью… Когда командиры задавали вопросы, я только приводил те два примера, которые привели мне в штабе командующего подводными лодками. Из этого они уже сами делали вывод.

В сущности, своими вопросами к Меле защита добилась лишь того, что укрепила у судей уверенность в виновности Деница.

Главком или почтальон?

С каждым днем процесса настроение гросс-адмиралов становилось все более мрачным, хотя они и знали, что их защитники готовят один весьма эффектный ход, о котором никто пока не догадывается.

Да, много пришлось пережить Редеру и Деницу, когда обвинители предъявляли доказательства их виновности. И все же было нечто такое, что могло утешить господ адмиралов: дела многих из их соседей по скамье подсудимых оказались куда более тяжелыми. Как ни говори, пока еще обвинители не сумели доказать, что Редер и Дениц замешаны в действительно отвратительных военных преступлениях (морской разбой они не считали таковым).

Читатель помнит, с каким негодованием Дениц отклонял вопросы советского обвинителя о зверствах. И он и Редер заверяли трибунал, что об этих ужасах они узнали только в Нюрнберге. Дениц вообще был убежден, будто он угодил на скамью подсудимых только потому, что оказался преемником Гитлера.

— Именно поэтому я и сижу здесь. Но если бы мне предстояло все повторить, я не уверен, что поступил бы иначе…

А Редер? Разве история с Ленинградом не является свидетельством того, насколько расходились его взгляды и позиции Гитлера? Гитлер хотел полностью уничтожить Ленинград и издал по этому поводу специальный приказ «О будущности Петербурга». Редер же твердо высказывался за то, чтобы не разрушать город, а сохранить его целым.

Чем руководствовался он при этом? Гуманными мотивами? Или, быть может, стремлением сохранить исторические памятники? Теперь в Нюрнберге хотелось бы именно так представить дело, но не выходит! Подвел адмирал Шульте-Монтинг. В своих показаниях он сообщил об опасениях Редера за верфи, расположенные на севере Германии. Они могли пострадать от налетов союзной авиации. Редер считал необходимым перевести эти верфи на восток. Отсюда и вытекала его просьба к германскому верховному командованию не разрушать Ленинград, сохранить порт.

Но стоило только гросс-адмиралу узнать, что тотальное разрушение Ленинграда — воля фюрера, как он сам 29 сентября 1941 года издает приказ, который не оставляет места для сомнений. Документ этот тоже фигурировал в Нюрнберге. И все могли убедиться, что там сказано: «Фюрер решил стереть Петербург с лица земли», поэтому «прежние требования военно-морского флота» не могут быть приняты в расчет.

А каково отношение гросс-адмиралов к уничтожению коммандос — английских солдат, которые в форме своей армии забрасывались на территории, занятые противником? Редер и Дениц не настолько безграмотны в международном праве, чтобы не понимать — раз солдат воюет в своей форме, то в случае захвата он имеет право на жизнь, на режим военного плена. Между тем 18 октября 1942 года Гитлер подписал приказ о передаче всех захватываемых коммандос в руки СД, где они немедленно расстреливались. Гросс-адмиралы пытаются прикинуться простачками: они не помнят о таком приказе и что-то не очень хорошо представляют себе, законен он или нет.

Редеру и Деницу напоминают — штаб военно-морского флота специальным письмом распространил этот приказ по всем подчиненным ему соединениям. И тут же обвинитель спрашивает Деница:

— Одобряли вы этот приказ или нет?

— Я отнесся к этому приказу как к приказу возмездия.

Ни Дениц, ни Редер не хотят прямо назвать его преступным. И не мудрено! Дело в том, что в июле 1943 года Дениц, как главнокомандующий военно-морским флотом, сам издал приказ о передаче в СД для расправы захваченных флотом коммандос.

Обвинитель еще и еще раз спрашивает Деница о его отношении к приказу Гитлера, и бывший главком военно-морских сил идет на «уступку». Он говорит:

— Я отрицательно отношусь к этому приказу сейчас, после того как узнал, что данные, которые привели к изданию его, не были обоснованными.

Мысль ясна — когда штаб флота рассылал приказ, у Деница не было сомнений в его законности…

Дениц лжет. Лжет бессовестно и в то же время беспомощно, безнадежно. Обвинитель напоминает ему, что писалось в письме, адресованном командирам соединений по поводу приказа о коммандос: «Этот приказ не должен распространяться в письменном виде… После доведения его в устной форме до низших инстанций сам приказ командованием соединений должен быть изъят и уничтожен».

Значит, и тогда Дениц отлично сознавал незаконность, преступность этого документа и основанных на нем действий!

А Редер? Обвинитель зачитывает выдержку из дневника штаба военно-морского флота, в которой сначала сообщается о фактах расстрела коммандос, а потом говорится: «Мера была проведена в соответствии с особым приказом фюрера, но в противоречии с нормами международного права, так как эти солдаты были одеты в военную форму». Редер пытается отрицать существование такой записи. Обвинитель предъявляет ее адмиралу Шульте-Монтингу, который был тогда начальником штаба, и спрашивает его:

— Вам знакомы инициалы Редера? Скажите, свидетель, это выдержка из дневника боевых действий штаба ВМС?

Шульте-Монтинг. Да, я признаю, что это так.

Но вдруг Редера осенило. Он заявляет трибуналу, что в данном случае не может считать себя виновным, поскольку приказ о