Читать книгу - "Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина"

Глава одиннадцатая. Одинокое десятилетие (1892–1901)

В 1892 году, на семьдесят седьмом году жизни, умерла Е. В. Салиас. С этого момента биография А. П. Сусловой резко беднеет документальными свидетельствами. Ее архив не содержит ничего из переписки девяностых годов.

Незадолго до смерти графиня Салиас, наставляя «Полиньку», советовала ей остепениться, жить на одном месте, осторожно и бережливо расходовать небольшое наследство, чтобы его хватило на старость, и взять на воспитание бедную сиротку – во исполнение христианского добротолюбия и для устройства хоть небольшой, но собственной семьи.

Так и случилось. А. П. Суслова-Розанова, которой пошел шестой десяток, жила в Нижнем Новгороде в собственном доме, считалась женой коллежского советника В. В. Розанова, с мужем жила врозь и к тому времени никаких отношений с ним не поддерживала. Давать ему развод при условии, что она возьмет вину на себя, отказывалась, как ей и советовала покойная Е. В. Салиас. В середине девяностых годов она взяла на воспитание девочку, сироту Сашу, которая (как об этом станет известно из документов позднейшего времени) вскоре погибла, утонув в Оке.

В 1897 году А. П. Суслова-Розанова обратилась с ходатайством к нижегородскому полицмейстеру о выдаче ей отдельного от мужа вида на жительство; после многолетних отказов со стороны В. В. Розанова дать согласие на выдачу ей паспорта оно было наконец получено, и 3 июля 1897 года ей был выдан бессрочный паспорт.

В 1899 году она все еще жила в Нижнем Новгороде; «Нижегородские епархиальные ведомости» (1899, 1 мая) зафиксировали ее вступление в члены Нижегородского отдела Императорского Православного Палестинского Общества.

Около 1900 года, видимо, вскоре после гибели воспитанницы, А. П. Суслова-Розанова продала дом в Нижнем Новгороде и уехала в Крым.

В переписке В. В. Розанова и А. Г. Достоевской девяностых годов А. П. Суслова предстает все той же циничной, взбалмошной и жестокой погубительницей, какой считала жена Ф. М. Достоевского свою соперницу в молодые годы. «Ей теперь лет 58–59, а в эти годы почти всегда умирают женщины, проводившие бурную жизнь», – писала А. Г. Достоевская.

В 1898 году, которым датируется процитированное письмо А. Г. Достоевской В. В. Розанову, А. П. Сусловой-Розановой было действительно 59 лет. Но и ей, и 52-летней вдове Достоевского предстояло прожить еще 20 лет.

Вся последующая жизнь писателя была освещена зловещей звездой «железной Аполлинарии», обрекшей своим несогласием на официальный развод детей Розанова и его «друга, Вареньку, мамочку» до смерти так и оставаться «незаконными».

Розанова Т. В. Воспоминания // Русская литература. 1989. № 3. С. 210.

В 1897 году Розанов согласился на выдачу Сусловой отдельного вида.

Гроссман Л. П. Путь Достоевского. С. 151.

На Шпалерной улице, вечерами, мы сидели на подоконниках в столовой и смотрели в окна на Петропавловскую крепость, на Неву, на пароходики с зелеными и красными огоньками. Мы загадывали, какой из-за угла дома покажется пароходик – с зеленым или красным огоньком? И это нас очень увлекало. Об этом пишет в своих воспоминаниях и моя младшая сестренка Надя. Днем к нам редко приходили гости. Делалось исключение для Нестерова, Мережковских. Помню Зинаиду Гиппиус, жену Мережковского, всегда и зимой в белом платье и с рыжими распущенными волосами. Мама ее терпеть не могла, а мы, дети, посмеивались и считали ее сумасшедшей. Раза два бывала у нас жена Достоевского, Анна Григорьевна, в черном шелковом платье, с наколкой на голове и лиловым цветком. Представительная, красивая, просила написать рецензию на роман дочери «Больная девушка». Но папа нашел роман бледным сколком с Достоевского и бездарным и не написал рецензии[262]. Жена Достоевского волновалась за дочь, жаловалась, что она ее замучила, и она хочет уйти в богадельню. Я тогда очень удивлялась этому.

Розанова Т. В. Воспоминания // Русская литература. 1989. № 3. С. 217.

В переписке Розанова с А. Г. Достоевской… Сусловой уделяется особенное внимание. Письма его писались через десять лет после его разрыва с Сусловой, в момент очень тяжелый для новой его семьи, незаконной, страдавшей от своей «незаконности» именно благодаря ей. Было у Розанова достаточно причин, чтобы относиться к Сусловой весьма враждебно, и если с точки зрения фактической правды в том, что он пишет о ней Анне Григорьевне, мы пока не имеем основания сомневаться, то освещение он дает ее характеру и роли ее в его жизни, безусловно, слишком субъективное. Тем более, что здесь нужно еще считаться с тем, кому он обо всем этом пишет. Может быть, то чувство ревности, которое А. Г. когда-то к Сусловой питала, не совсем умолкло и после смерти Достоевского, и Розанов пишет ей так, как пишут человеку, в сочувствии которого заранее убеждены, поскольку у них один, как бы общий, интерес, соприкасающийся в единой плоскости переживаний.

Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 253.

[Конец января, до 4 февраля 1898]

Глубокоуважаемая Анна Григорьевна!

Не знаю, как Вас и поблагодарить за участливость, с которою Вы выслушали вчера Варю, правда, об очень тяжелом нашем положении. Иногда я представляюсь себе несчастным по всем жизненным линиям: нужда – но разве она одна; Варя Вам рассказала, оказывается, о Сусловой: каково же ее положение, т. е. Вари, и положение детей. Сколько хотел я раз написать Победоносцеву, но именно то, что характер моих сочинений несколько религиозный, мне было мучительно стыдно пред ним сознаться в том, что все так жестоко и несправедливо называют «блудом». Варя есть само самопожертвование, и она так же целомудренна, как Суслова, по справедливой Вашей догадке, цинична (я женился на ней на 3-м курсе университета; она уехала от меня, влюбившись в молодого еврея, через 6 лет нашей жизни, и жива еще – живет в Нижнем в своем доме). Раз Вы знаете о Сусловой, не можете ли Вы, дорогая и добрая, заикнуться Победоносцеву и о положении моих детей. За что малолетние страдают – непостижимо, и, конечно, они страдают не по Христу, а по суемудрию человеческому; почему жена, бросающая мужа, имеет все гражданские права; почему женщина, которая, как самарянка, склоняется над израненным и кинутым человеком, – не имеет никаких прав? Все это не по Христу. Когда я думаю об этой несправедливости, у меня голова идет кругом и я чувствую величайшее в себе раздражение; просто чувствую, что от этого весь мой характер и вся литературная деятельность исказились. И при этом нужда, доходящая до самых унизительных форм, и при непрерывной почти слабости жены (малокровие, нервы, женские болезни). Что же я оставлю своим трем