Читать книгу - "Не так давно. Пять лет с Мейерхольдом Встречи с Пастернаком. Другие воспоминания - Александр Константинович Гладков"
Аннотация к книге "Не так давно. Пять лет с Мейерхольдом Встречи с Пастернаком. Другие воспоминания - Александр Константинович Гладков", которую можно читать онлайн бесплатно без регистрации
Александр Константинович Гладков (1912–1976), известный драматург и мемуарист, прославился прежде всего как автор пьесы «Давным — давно» (1941) о героических событиях 1812 года, по которой позже Э. Рязановым был снят знаменитый фильм «Гусарская баллада» (1962). Будучи еще очень молодым человеком, Гладков возглавлял литературную часть экспериментального театра Всеволода Мейерхольда, подолгу беседовал с ним, подробно записывал эти разговоры, был доверенным лицом Мастера. Позднее он написал книгу, ставшую классикой мемуарного жанра, — «Пять лет с Мейерхольдом». Так же ярки, эмоциональны, значительны его воспоминания о Борисе Пастернаке, Илье Эренбурге, Юрии Олеше, Константине Паустовском, о литературной и театральной жизни 1930–1960‑х годов. Составление, вступительная статья, комментарии Ст. Никоненко. Серийное оформление Константина Гуреева Художник Аида Сидоренко В книге использовании редкие фотоматериалы из архива А. Гладкова, предоставленные Российским Государственным архивом по литературе и искусству. Издательство также благодарит Российскую Государственную библиотеку по искусству и Госфильмофонд за помощь в подборе фотоматериалов На фронтисписе — фотография Александра Гладкова. 1950 г.
БЛ. сегодня говорил о том, что «безличье всегда сложнее лица», но эту свою старую мысль (она сформулирована еще в «Охранной грамоте») он развивал несколько иначе, чем раньше. Я рассказываю ему об определении Мейерхольда: «Простота — это вершина, а не фундамент», и он приходит в восторг.
— Самое сложное — это хаос. Искусство — это преодоление хаоса, как христианство — преодоление доисторических бесконечных массивов времени. Доисторический хаос не знает явления памяти: память — это история и память — это искусство. Прошлое вне памяти не существует; оно дается нам памятью. История и искусство — дети одной матери: памяти. Искусство — это упрощение как возвышение, а не как снижение; это реальность, выкристаллизовавшаяся из хаоса, который по своей природе антиреален. Он есть, но его не существует, то есть он существует только через искусство и историю, через лица, наперекор безличью хаоса…
Я решаюсь вставить:
— Герцен говорил: «То, о чем не осмеливаешься сказать, существует только наполовину…»
— О да, да… Это верно. Кажется, что это противоречит известному афоризму Тютчева, но, в сущности, и то и это — две стороны медали…
Мы уже стоим у его дома. Прощаясь, БЛ. просит принести ему завтра «Давным — давно» и обещает ее сразу дочитать.
6 марта.
Днем заношу БЛ. пьесу. Сижу у него недолго. В Чистополе снова стоят морозы. Он просит прийти к нему завтра, обещая сегодня же дочитать. Советские войска взяли Юхнов. В наших встречах уже образовалась традиция — я ему рассказываю последние военные и политические новости.
Перелистав пьесу, БЛ. вдруг говорит:
— Ваша главная удача в том, что вы взяли необычайно заманчивый и благородный материал. Когда я читал первые два акта, мне казалось, что я вдруг нашел где — то на темном чердаке ящик с моими любимыми детскими игрушками…
7 марта.
Почти пятичасовой разговор с БЛ. у него дома, после которого я ухожу пьяным от счастья. Пьесу он не успел дочитать, и говорили мы о другом, но бесконечно интересном.
Явился я к нему, выбрившись, в начале первого. Он моется в своей комнате и кричит мне, чтобы я подождал минутку на кухне. Тут же у керосинки рыхлая хозяйка с детишками. На стене плакат к фильму «Песнь любви». За дверью веселый плеск воды и громкое фырканье БЛ. Наконец дверь раскрывается, и он приглашает войти. Он в брюках и нижней мятой и забрызганной белой рубашке. Разговаривая, он продолжает одеваться, застегивает ворот, надевает воротничок, подтяжки, пиджак. На пиджаке нижняя пуговица правого борта болтается на ниточке, и я невольно все время на нее смотрю. Пол залит водой. Б Л. приносит щетку и затирает пол. Он уже усадил меня на стул, а сам еще расхаживает и только минут через двадцать садится на кровать.
Я снова рассматриваю комнату, пока он выходит. Она средней величины и неважно побелена. Посредине стены идет бордюр с черными и красными птицами. Две сдвинутые рядом кровати (узнаю наши «литфондовские» из интерната — у меня такая же), рабочий стол БЛ. и несколько стульев. В углу подобие шкафчика. Очень неуютно, но довольно светло. На столе лежит толстая рукопись большого формата — это «Ромео и Джульетта». Старинное издание Шекспира в двух томиках на английском. Английский словарь. Французский словарь. Книга В. Пого о Шекспире на французском языке, вся переложенная узкими бумажными листиками. Под книгой толстая тетрадь, полная выписок (почерк БЛ.) — проза, наверно, из Пого. На столе чернильница, кучка карандашей, лезвия для бритвы, стопка старых писем и каких — то квитанций…
В волосах Б Л. уже заметна проседь, но она еще не преобладает. Епаза желто — карие, крепкие лицевые мускулы, свежая кожа. Впереди нет верхнего зуба. Он оживлен и подвижен.
Очень трудно записать этот разговор. Насколько мне было легче записывать В. Э.М<ейерхольда>, БЛ. всегда многословен, сбивчив, хаотичен, хотя все говоримое им внутренне последовательно и только форма импрессионистически парадоксальная. Затрудняясь в каком — нибудь слове, он неясно мычит, и это странное междометие сопровождает все его монологи…
— Вы мне сказали, что я перехвалил последние стихи Асеева. Я после думал об этом. Может быть, вы и правы, но я хвалил отчасти потому, что хотел поддержать его в укреплении чувства внутренней независимости, которое Асеев после многих лет стал возвращать себе только здесь, в Чистополе, очутившись вдали от редакций и внутрисоюзных комбинаций. Ряд лет я был далек от него из — за всего, что определяло атмосферу лефовской группы, и главным образом из — за компании вокруг Бриков. Когда — нибудь биографы установят их гибельное влияние на Маяковского. Асеев — очень сложный человек Уже здесь, в Чистополе, он недавно ни с того ни с сего оскорбил меня и даже вынудил жаловаться на него Федину. То, что вы называете «перехвалил», вероятно, находит себе объяснение в моем желании побороть обиду и неприязнь, которым я решил не дать расти в себе…
…Всякая стадность — убежище неодаренности. Все равно, на какой платформе: на основе ли ницшеанства, марксизма или соловьевского христианства. Тем, кто любит и ищет истину, не может быть не тесно в любых марширующих рядах, куда бы они ни маршировали…
…Мне странно, что многие живущие здесь писатели ноют и жалуются и не могут оценить тех благ, которые им дала эвакуация в отношении приобретения внутренней назависимости. Я уверен, что я буду навсегда благодарен Чистополю за одно это…
…Мое положение в литературе двусмысленно. Почему вы улыбаетесь? Это правда. Меня ценят за большее, чем я дал. Я в огромном долгу и со всей своей известностью часто кажусь себе Хлестаковым… (С заметной горечью.) А иногда мне кажется, что я нечто вроде привидения. Когда я попадаю в общество так непоколебимо уверенных в себе Федина, Леонова и других, я чувствую себя очень странно. С одной стороны, есть как бы литературное имя, и даже за рубежом. С другой стороны, я живу с непроходящим чувством, что я почти самозванец. Что я сделал? Что мы все сделали? Мы
Прочитали книгу? Предлагаем вам поделится своим впечатлением! Ваш отзыв будет полезен читателям, которые еще только собираются познакомиться с произведением.
Оставить комментарий
-
Гость Елена12 июнь 19:12 Потрясающий роман , очень интересно. Обожаю Анну Джейн спасибо 💗 Поклонник - Анна Джейн
-
Гость24 май 20:12 Супер! Читайте, не пожалеете Правила нежных предательств - Инга Максимовская
-
Гость Наталья21 май 03:36 Талантливо и интересно написано. И сюжет не банальный, и слог отличный. А самое главное -любовная линия без слащавости и тошнотного романтизма. Вторая попытка леди Тейл 2 - Мстислава Черная
-
Гость Владимир23 март 20:08 Динамичный и захватывающий военный роман, который мастерски сочетает драматизм событий и напряжённые боевые сцены, погружая в атмосферу героизма и мужества. Боевой сплав - Сергей Иванович Зверев