Читать книгу - "Наивный и сентиментальный писатель - Орхан Памук"

создание человеческого воображения, выдумку. Вспомним, что Шиллер называл наивными тех, кто не способен различать выдуманное и подлинное, и зададимся вопросом, как же так вышло, что весь литературный мир оказался таким наивным и так долго хранил молчание относительно искусственности характера литературного героя? Может быть, виноват интерес к психологии, который в первой половине ХХ века стремительно, как заразная болезнь, распространялся среди писателей, соблазненных его «научным» ореолом? Или причину надо искать в восторженной и примитивной версии гуманизма, приверженцы которой уверены, что люди всегда и везде одинаковы? Или же все дело в гегемонии западной литературы над окраинными писателями, скромными и имеющими мало читателей?

Наиболее распространенная версия, которую к тому же убедительнее всего излагает Форстер, заключается в том, что в процессе написания романа его герои захватывают контроль над сюжетом, событиями, повествованием. В таком объяснении есть нечто прямо-таки мистическое, но очень многие писатели свято убеждены в его истинности. Первая и главная задача автора романа – придумать героя! После ее успешного решения герой, словно театральный суфлер, сам будет нашептывать автору, что должно происходить дальше. Форстер доходит до утверждения, что мы, писатели, должны узнавать у литературного героя, о чем рассказывать. Популярность этого мнения не доказывает, что человеческий характер играет чрезвычайно важную роль в нашей жизни, а всего лишь свидетельствует о том, что очень многие авторы начинают сочинять роман, не продумав толком его сюжет, поскольку только так они и могут писать. Кроме того, тут самое время заметить, что главная трудность в искусстве и мастерстве писать (и читать) романы связана с тем, что чем длиннее история, тем сложнее разрабатывать подробности, держать их в голове и намекать читателю, где следует искать скрытый центр.

Наивно и некритично принимаемое на веру утверждение, будто в центре романа должен находиться литературный герой, так широко распространено, что в школах литературного мастерства его подают в качестве само собой разумеющегося правила. Чтобы доказать, что та особенность человека, которую мы называем характером, является таким же вымыслом, умопостроением, как и литературные герои, я, готовясь к этим лекциям, искал материалы в крупных университетских библиотеках США, однако мало что нашел. Пространные рассуждения о незабываемых характерах литературных героев в большинстве случаев такая же пустая болтовня, как и сплетни о характерах людей, которых мы знаем в реальной жизни.

Я убежден, что главная задача романа – верно отражать жизнь, и потому скажу прямо: такого характера, какой мы видим в романах, в особенности написанных в XIX и ХХ веках, у людей на самом деле не бывает. Сейчас, когда я пишу эти строки, мне пятьдесят семь лет. Характера, о котором пишут в романах – или, наверное, следует сказать, в европейских романах? – я не встречал никогда в жизни (в том числе в себе самом). Более того, характер человека вовсе не играет настолько важной роли в том, как складывается его судьба, как принято показывать в западном романе и в литературной критике. Утверждение, что создание героя является первоочередной задачей романиста, никак не подтверждается реальной жизнью.

Конечно, наличие характера имеет свою положительную сторону, его можно сравнить со стилем в живописи Ренессанса и последующих эпох: в современном мире он выделяет человека из толпы, отличает его от других людей. Однако героя романа в большей степени определяет не его характер, а то, как он вписан в обстоятельства своей жизни, в сюжет и общий антураж.

Когда я сам сажусь писать роман, мной в первую очередь движет сильнейшее желание «увидеть» словами некоторые знакомые мне темы, отправиться в новые места, исследовать какую-нибудь область жизни, которую никогда прежде не описывали, первым запечатлеть в словах чувства и обстоятельства многих людей, обитающих в одном мире со мной. В самом начале в моей голове возникает нечто вроде ткани, в которую вплетены люди, вещи, сюжеты, образы, происшествия, исторические события и убеждения, а также ситуации, которые мне хочется инсценировать, вывести на первый план, поглубже изучить. Для того же, чтобы исследовать эти новые области и предметы, мне нужны персонажи, и не важно, какой у них характер – сильный или, как у меня, слабый. Характер моих героев, как и в жизни, определяют события, которые с ними случаются, и ситуации, в которые они попадают. История или сюжет – это линия, соединяющая различные ситуации, о которых мне хотелось бы рассказать, а герой – человек, становящийся понятнее благодаря этим ситуациям и помогающий мне рассказать о них наилучшим образом.

Похожи на меня постепенно создаваемые силой воображения герои или нет, я изо всех сил стараюсь поставить себя на их место, чтобы обрести возможность видеть мир внутри романа их глазами. Главный вопрос для автора романа заключается не в том, каковы личные особенности, или характеры, героев, а в том, каким представляется им мир, в котором они существуют. Понять человека – значит составить представление о том, каким выглядит мир с его точки зрения, не бросаясь выносить моральные суждения. Для этого нам нужны как знания, так и воображение. Работая над романом, я стараюсь ни на миг не забывать, что моя главная задача – по мере сил отождествить себя с каждым из его персонажей и увидеть мир, о котором пишу, их глазами. Политический смысл роману придают не политические взгляды автора, пусть он даже состоит в какой-нибудь партии, а стремление понять человека, непохожего на нас, принадлежащего к другой культуре, другому классу или полу, желание прежде всего проявить к нему сочувствие, оставив на потом попытки вынести о нем суждение с моральной, культурной или политической точки зрения, – иными словами, речь идет о все той же потребности отождествить себя с другим человеком и о возможностях, которые дает эта способность.

В отождествлении автора с персонажами есть и что-то детское, особенно в том, как он, предложение за предложением, пишет свою книгу. Детское, но не наивное. Когда я по очереди отождествляю себя с разными героями, мое умонастроение при этом похоже на то, в котором я пребывал, когда в детстве играл сам с собой: как и все дети, я ставил себя на место кого-то другого, и в воображаемом мире представлял себя то воином-янычаром, то знаменитым футболистом, то великим героем. (Жан-Поль Сартр в своей автобиографии «Слова» очень поэтично пишет о сходстве между детским «притворством» и образом мышления писателя.) Когда я пишу, игра с формальной стороной дела тоже дарит мне поистине детское счастье. Все двадцать пять лет, что я зарабатываю на жизнь сочинением романов, я не перестаю радоваться, что моя работа позволяет играть в игры, похожие на