Читать книгу - "Тимур — сын Фрунзе - Виктор Евгеньевич Александров"

казалось, наставниками, а теперь, в этот последний день, такими милыми. И особенно грустно было прощаться друг с другом: разъезжались-то кто куда — по разным училищам.

— Нет, не все! — сказал Малинин и по старой старшинской памяти скомандовал: — Артиллеристы, ко мне, остальные — на месте!

Мешая прохожим, артиллеристы[3] сгрудились плотной кучкой против одиночек — авиаторов, и бывший старшина батареи, оглядывая «отступников», назидательно поднял палец:

— Арт&ллерия любит вас, но и вы любите ее. Грянет бой — чтоб ни одной черной птички не пропустили!

— Встретим на дальних подступах! — охотно пообещал Олег Баранцевич, не находивший себе места от счастья. Как же! Ему самому, без отцовского звонка, удалось осуществить свой план — получил разрешение поступить не куда-нибудь, а в Качу, в самую старейшую авиационную школу. Радость была тем ощутимее, что туда яге, в Крым, поедут и его товарищи — Тимур Фрунзе и Степан Микоян.

Тротуарная толчея все же вытеснила их на проезжую часть улицы, и возбужденные выпускники начали мало-помалу разбредаться в разные стороны. Гербин свернул свой аттестат и, как в подзорную трубу, глянул вдоль дороги, ловя широкую спину удаляющегося Раскатова.

— А наш молчун все яге прав, — вздохнул Гербин, — И все!

Тимур кивнул ему:

— Пошли! — Отойдя несколько шагов, заметил — Теперь я скажу: нет, не все. Только начинается. Большая, Левка, жизнь начинается! Пошли быстрее.

Зашагали размашисто, словно боялись куда-то опоздать.

— В последний раз топаем по нашему маршруту. Да-яге не верится, — с сожалением промолвил Гербин.

— Давай помолчим и послушаем.

— Кого? — не понял Гербин.

— Ее. Москву нашу…

И они долго шли, молчали и слушали Москву, в общем-то обычные звуки большого города — разнобойный топот деловых пешеходов, гулкий перестук колес трамваев, шуршание шин троллейбусов, автобусов и юрких эмок.

Вот и улица Фрунзе. Приблизились к угловому дому, в котором жил Гербин. Тимур остановился и посмотрел в глубину поперечной улицы. Там проглядывалось здание их первой школы. У подъезда безлюдно. Разгадав значение его пристального взгляда, Гербин хитровато улыбнулся:

— Разве не знаешь? Они третьего дня еще закончили. В том числе и Вера.

«А правда, ведь она уже сдала экзамены, а я ее до сих пор не поздравил. Совсем закрутился. Сегодня же позвоню».

А Гербин продолжал улыбаться:

— Теперь слушай и удивляйся: сегодня вечером ты должен быть у меня. Организуется веселое застолье. Я позаботился, чтобы к нему слетелись друзья, добрую память о которых каждый из нас унесет или увезет туда, куда суждено нам уйти или уехать. Ну, высказывайся— хорош сюрприз? Здорово придумал?

Тимур смотрел на него, еще не зная, что сказать. А Гербин поддел будущего летчика:

— Вижу по глазам цвета авиационных петлиц, хочешь спросить: кто придет? Разъясняю: знаю только я. И еще вижу в тех глазах нетерпение. Чего только не сделаешь ради дружбы! Приоткрою краешек сюрприза — Вера обязательно будет, да не одна, а с патефоном и кучей пластинок.

— Левка, пушкарь зеленоокий! Ты ж великолепно придумал!

Дома Тимур объявил о предстоящей вечеринке выпускников-друзей, а потом несколько раз подходил к телефону и набирал один и тот же номер, выслушивая однообразный ответ: «Вера не пришла… Кто ее спрашивает?» Но Тимур вешал трубку и уходил в свою комнату, садился за стол и листал томик рассказов Чехова. Задержавшись на рассказе «Верочка», он не без снисходительной улыбки прочитал: «Вера, девушка двадцати одного года, по обыкновению грустна, небрежно одетая и интересная. Девушкам, которые много мечтают и по целым дням читают лежа и лениво все, что попадается им под руку, которых природа одарила вкусом и инстинктом красоты, эта легкая небрежность придает особую прелесть». Захлопнув книгу, он представил не чеховскую Верочку, а Веру, которую сегодня увидит и поздравит.

— Ничего общего! — радостно сказал и поспешил к телефону. Диск вертелся бесстрастно и холодно. Протяжный гудок. Щелчок. — Будьте добры, Веру.

И как обухом:

— Вера уже ушла. Да кто ее спрашивает? Тимур, ты, что ли?

— С патефоном ушла?

— Да, с патефоном.

— Упустил!.. Я ж хотел ей помочь!

Метнувшись к себе, он на титульном листе чеховского томика написал:

«Вера, поздравляю тебя с десятилеткой. Да не будет наша дальнейшая жизнь скучна, как у героев этой книжки.

Тим.

Москва, 1940 г.»

В передней его подкарауливала Лидия Ивановна, женщина проницательная и предупредительная, взявшая по своей инициативе в квартире Ворошиловых ведение домашнего хозяйства. Так и на этот раз она не оставила без внимания предстоящий поход Тимура на вечеринку. В одной ее руке покачивалась на веревочке круглая картонка, в другой она держала емкий кулек. Встретила обычной скороговоркой:

— Ну-ка, ну-ка, покажись!.. Так-так-так… Вид славный, костюм впору. А я уж опасалась, вырос из него.

— Еще вырасту! — весело пообещал Тимур. — Пока почти сто восемьдесят, но обязательно дотяну до ста восьмидесяти двух! — И, обходя ее, пошел к двери.

— Подожди, подожди! Принимай: на ваш молодежный стол торт и яблоки.

— Есть! — шутливо козырнул Тимур. — Все постараемся съесть!

Полчаса спустя он уже стоял на темноватой площадке и сверлил пальцем белевшую кнопку.

Лязгнул запор, и на пороге возникла сутуловатая, но подчеркнуто парадная фигура Олега Баранцевича:

— Представляюсь для ясности — тамада! Прошу любить и жаловать! — Посторонившись, объявил в глубину передней: — Внимание, Тимур Фрунзе с дарами!

Но в комнате было шумно, и тамаду не услышали.

— Вот и принимай их, товарищ тамада! — обрадовался Тимур и сунул коробку с кульком Олегу.

Еще в передней Тимур узнал знакомые голоса друзей по 57-й школе — Юрки Клока, Вадьки Климентьева, Жоры Райцева, братьев Бори и Севы Воздвиженских (малопохожих друг на друга и внешностью и характером близнецов) и выпускниц-десятиклассниц Риты, Лары и Нины. «Спецы» были в явном меньшинстве — тот же тамада да Николай Румянцев. Хозяин же, Лева Гербин, где-то отсутствовал.

Первым Тимура заметил шумливый Вадим. Он — уже осоавиахимовский учлет, — раскинув руки, пошел навстречу новому гостю:

— Соратнику! Сколько ж мы с тобой не виделись? Сто лет?

Обнялись. Из-за широкого плеча Вадима хорошо просматривалась вся комната, с белым, еще пустующим столом. Румянцев склонился над патефоном, близорукий Жора перебирал пластинки, близнецы осадили книжный шкаф. У окна, о чем-то беседуя, стояли Юрий Клок и Рита, а пухленькая Лара и кучерявая Нина, взявшись за руки, нетерпеливо пританцовывали в ожидании новой пластинки.

«А