Читать книгу - "Записки адвоката. Организация советского суда в 20-30 годы - Николай Владимирович Палибин"

же приговорил в станице Воздвиженская старика-статиста к расстрелу за ошибки и неправильности в статистических данных о количестве запаханной и засеянной земли, посчитав это контрреволюционным вредительством.

На станции Гулькевичи Владикавказской железной дороги есть большая мельница, производящая комбинированные корма для скота. На ней произошел взрыв мучной пыли, висящей в воздухе. Большого ущерба нанесено не было, но сейчас же были арестованы директор, инженер, секретарь партийного комитета и… юрисконсульт. Обвинение было предъявлено во вредительстве, что каралось смертью. В преступлении все «сознались», даже юрисконсульт, признавшийся, что он с вредительской целью, дабы подорвать финансовое положение мельницы, пропустил срок по какому-то иску и неправильно оформлял бумаги. Он отделался легко и получил только десять лет лагерей.

Смертью карали, кроме того, за падеж телят в колхозе, за «разбазаривание», за крещение ребенка в церкви и за многое другое.

Говоря о смертной казни в СССР, необходимо особо остановиться на декрете от 7 августа 1932 года. Он создал целую эпоху в советском «правосудии», он расширил применение смертной казни до беспредельности за так называемую кражу социалистической собственности. И надо было видеть, с какой жадностью советские судьи набросились на истощенных голодом и нуждой обреченных людей. В это же время расстреливали обезумевших от голода людей за трупоедство и за людоедство как за «бандитизм».

Самому людоедству всегда находилось оправдание. В 1922 году его оправдывали революционной разрухой, в 1932–33 – реконструкцией сельского хозяйства, в 1943 году – войной, в 1947 – послевоенной эпохой. Расстреливали и за «черные амбары», т. е. за две-три тысячи пудов зерна в колхозе, не значащихся по книгам бухгалтерии, и за несдачу зерна государству в установленном по плану количестве, и за то, что колхозник замахнулся вилами на председателя. Расстреляли в 1937 году двух извозчиков в Краснодаре за то, что у одного нашли 350, а у другого 500 рублей мелкой серебряной советской монеты (в тот год советский рубль как-то особенно заколебался и пошел вниз). Расстреливали за «вредительство» в золотой промышленности и в железнодорожном деле. Прошел также громкий процесс о вредительстве в каменноугольном деле, знаменитый Шахтинский процесс, где обвинителем выступал Крыленко, позже репрессированный.

Наконец, судили за то, что провалилась сталинская пятилетка. Это было организованное во всесоюзном масштабе театрально-судебное зрелище – процесс Промпартии. Через весь Колонный зал Дома Советов был поставлен бесконечный стол и на нем лежали, как колоды карт, бесчисленные тома «судебного дела». За столом сидели судьи. Обвинение поддерживал Вышинский.

По существу это была та же басня о женщине с черепашкой, та же связь с заграницей, то же вредительство, то же желание разрушить социалистическое хозяйство. Но если «черепашка» была состряпана малограмотными провинциальными сельскими энкаведистами, то тут участвовали уже лучшие силы центрального органа НКВД. И картина «преступлений» против рабочего класса всего мира была развернута во всю ширину. Это театральное зрелище должно было объяснить всем трудящимся причины «неполадок» социалистического строительства, т. е. все тяготы населения при советской власти должны были быть переложены с правителей на обвиняемых и на Запад.

В составлении обвинительного материала принимали, конечно, участие профессора и инженеры, состоящие на службе в НКВД, так как требовались для подтасовки фактов знания инженерного искусства, тем более что развертывалась картина вредительства в грандиозных всесоюзных масштабах. Одним из главных консультантов по фабрикации обвинения был сам обвиняемый инженер Рамзин, директор тепло-технического научно-исследовательского института. На первом же заседании суда он в красиво сложенной речи заявил, что готов отдать все силы на служение социалистическому отечеству, и в дальнейшем всячески способствовал суду в разъяснении всей сущности «вредительства» и «связи с заграницей».

Остальные обвиняемые, частью под физическим давлением, частью под психическим, частью при помощи медицины, «чистосердечно признались». Только один из них не признал себя виновным, отрицал какую бы то ни было организацию, вредительство и диверсионные замыслы. Он твердо парировал все удары суда и Вышинского. Но и его сломили. После одного из перерывов он первый попросил слова и заявил, что безоговорочно признает себя во всем виновным. Больше он ничего не сказал до самого конца процесса.

По всем фабрикам, заводам, деревням были проведены митинги в связи с этим процессом. В резолюциях «народ» требовал для вредителей смертной казни. И суд вынес смертный приговор. Осужденные подали ходатайство о помиловании. ВЦИК помиловал их ввиду раскаяния обвиняемых и возможности использовать их как крупных специалистов. И по всем фабрикам, заводам и деревням снова прокатились митинги, теперь уже с резолюциями другого содержания: «Правильно! Помиловать, использовать на работе!».

Огромные налоги, бесконечные принудительные займы, нищенская оплата труда, вечные лишения, нищета и голод – все это население должно было терпеть в ожидании расцвета жизни в результате сталинских пятилеток. Между тем этого результата не наступило. Нужен был какой-то обман во всесоюзном масштабе. Поэтому и был поставлен процесс Промпартии, следственное производство которого составляло более 400 томов. Был пущен в ход весь государственный пропагандный аппарат, чтоб разъяснить населению грандиозность и великолепие пятилеток, ведущих к благоденственному и мирному житию страны. Заработало все: газеты, журналы, радио, митинги… В деревню также была пущена упрощенная агитация: «Мы еще не видели, – говорила на базаре активистка, – что такое советская власть. Это разные генералы да инженеры-вредители позасели за столами и пакостили. Теперь будет иначе!» Это была та же самая «черепашка». Крестьяне, безусловно, в это не верили.

Эту же «черепашку» разыграли в 1953 году в отношении Берии и компании: опять связь с заграницей, срыв колхозной системы, создание продовольственных трудностей, саботаж мероприятий партии и правительства по общему улучшению благосостояния советского народа. Опять митинги, опять резолюции: «Смерть вредителям!». И та же присказка: теперь, при Маленкове-Хрущеве, будет иначе, они обещали поднять сельское хозяйство, создать «крутой подъем», увеличить производство пищевой и легкой промышленности, намечены реальные мероприятия в ближайшем же будущем для полного материального обеспечения населения и т. д.

Эти периодические партийные склоки тоже подводятся под статьи Уголовного кодекса и не под одну, а под несколько, чтоб крепче было. Под Берию подведено было четыре статьи Уголовного кодекса: 58–1(6), 58–8, 58–13, 58–11 и, кроме того, добавлена еще пятая статья: декрет от 1 декабря 1934 года, лишающий обвиняемого права на обжалование.

Ликвидация крупных энкаведистов вошла прочно в практику советского государственного управления. После Ягоды был ликвидирован нарком НКВД Ежов, имя которого незадолго до этого на всех митингах, собраниях и заседаниях произносилось не иначе, как с добавлением титулов «верный друг и соратник тов. Сталина, железный нарком тов. Ежов…». Вдруг, в один прекрасный день, все портреты его на всех фабриках, в колхозах, в учреждениях, в школах и прочих местах были мгновенно сняты. Он исчез без какого-либо судебного процесса и без шумных митингов. В народе его