Читать книгу - "Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова - Геннадий Александрович Смолин"

Господь создал меня не для семейных уз, что жизнь моя принадлежит не мне, но моей литературе, а все мои желания – не более чем прах. Так было всегда: я терял любимую женщину именно в тот момент, когда любил ее всего сильнее.

Тронутая его откровенностью и одиночеством, я опустилась перед ним на колени, взяла его голову в ладони и нежно привлекла к себе, пытаясь утешить его. Мы оба были измучены ночными бдениями, и меня охватила жалость к этому человеку. Булгаков без единого слова прижался головой к моей груди, с исступлением обхватив меня за плечи, – так человек, лишенный всякой надежды, хватается за любую опору.

Он заговорил о своих горестях. Он поведал мне о том, что замыслил новые, грандиозные произведения, каких еще не писал никто; говорил об одиночестве, о том, что не доверяет прислуге, что они вечно обкрадывают его, что никому нельзя верить. Он говорил и о будущем, о своих мечтах, о стремлении пробудить людей ото сна, тронуть их души. И все сильнее приникал ко мне.

Он прижимался так сильно, что у меня перехватывало дыхание. Лоно мое словно обожгло огнем. Передо мной на постели спал смертельно больной человек, мой муж, но жар все разгорался. Я стала гладить волосы Булгакова, его изрытые оспой щеки, словно эта ласка могла помочь ему, мне, моему любимому сыну, который спал в соседней комнате. Я увидела, что лампа под жёлтым абажуром погасла. Но пламя внутри меня разгоралось все жарче. Я не думаю, что Булгаков это почувствовал. В тот момент он вряд ли что-то ощущал только тоску по человеческому теплу, только внезапное, краткое освобождение от усталости и бремени долга. Думаю, он даже не понимал, кто я. Для него я была – тепло, жизнь, женщина, место, где можно преклонить голову. Он обнимал меня, не сознавая, что делает.

– Я хочу лечь с тобой, – сказал он, и рука его нашла и погладила под юбкой мое бедро и добавил: – Я не прикоснусь к тебе. Не обижу тебя. Мне нужно быть с тобой рядом. Позволь мне лечь с тобой.

Комната была напоена хмелем… И я подумала: ничего не случится. Я знала, что он может лечь в мои объятия прямо на ковре, и сын не проснется, и никто никогда ничего не узнает. Моё лоно плавилось от нежности. Все женское, что было во мне, было объято этим огнем. Я не могла отказать ему.

И он взял меня – словно во сне, не осознавая, что делает. Никогда в моей жизни не случалось ничего подобного. Я тоже не понимала, что с нами происходит. Он раздвинул мои колени и вошел в меня, сдавив мне левую грудь с такой силой, что острая боль пронзила все мое тело. Но я не закричала, ибо все это походило на некий тайный обряд, который можно совершать только вдвоем, только в тишине и только ночью.

Так я стала принадлежать ему. Булгаков тронул все мое существо так, как никакой другой мужчина за всю мою жизнь. Его боль была непереносима для меня. Я молила Бога, чтобы Он отдал ее мне, чтобы Булгаков больше не нёс этот крест в одиночку.

Когда все окончилось, Булгаков пил вино, принесенное им. Я говорю «предали», Мария Степановна, ибо условности требовали, чтобы я называла это именно так, но не чувствую вины.

Я знала, многих мужчин, моя Мария Степановна. Они были для меня целебным бальзамом. Я жаждала их силы, я пила ее, как Булгаков пил свое вино, как некоторые мужчины упиваются политикой, а женщины – богатством. Меня называют шлюхой. И это верно. Шлюха – Вы знаете, что означает это слово? Оно означает: «женщина, созданная голой», женщина, как она есть, полная нежности и желания. В сердце своем каждая женщина шлюха. Только мало кто осмеливается признаться в этом. С Булгаковом я ощутила своё женское начало с такой силой, что у меня нет слов это описать.

В те последние дни мы были вместе, Булгаков и я, плоть к плоти, душа к душе. Я думаю, именно ужас неотвратимого ухода, пустота в моем сердце, которую необходимо было заполнить любовью, и бесконечная боль Булгакова, готовая в любой момент выплеснуться на поверхность, все это открыло нам дверь в иной мир. Мы двое, он и я, жили во вселенной, лежащей за пределами пространства и времени, добра и зла, здравого смысла и справедливости. Желание, жившее в нас, стало котлом, под которым пылал Божественный огонь. Я произношу эти слова без тени сомнения, не боясь обвинений в богохульстве. Ибо огонь, разгоравшийся от нашего сближения, от слияния наших тел, голосов, взглядов, был все же нездешним огнем. Он не имел никакого отношения ни к Булгакову, ни ко мне – ни как к мужчине и женщине, ни как к друзьям, врагам или любовникам. Все происходило так, словно наша встреча и породила эту новую вселенную, этот мир, охваченный всепожирающим пожаром любви. И это понимала не только я, но и он. Я читала это в его глазах. Стоило ему появиться в дверях, стоило его руке коснуться моей, как тут же силы покидали меня. В вечном страхе, что сын может однажды проснуться и увидеть, что происходит ночами в доме, где кроме меня есть другой мужчина, я каждый день клялась себе, что больше ничего не будет – ни прикосновений, ни слияний, ни огня. Но Булгаков возникал на пороге, и я цепенела, и остатки воли покидали меня. Я принадлежала ему, и любила его, и продолжала бы любить, даже если бы это означало вечное проклятье и адские муки нам обоим и даже если бы – и сейчас, спустя столько лет, я произношу эти слова с содроганием – эта любовь ускорила бы мой развод с мужем.

Вот что хотела поведать Вам, Мария Степановна, долгими ночами много лет назад. И всякий раз я слушала эту историю, словно впервые. В ней звучала правда, от которой нельзя было отвернуться. Правда моя. Правда шлюхи. Это звание женщина должна носить с гордо поднятой головой. Ваш муж страстный человек, как и Булгаков. Это видно из его работ.

Страсть к творчеству наполняет душу, требуя в жертву честь, добродетель, уверенность в себе; всё сгорает в ее пламени.

Булгаков был красив своей русской красотой. Небольшая словно точёная голова, прямая как у джентльмена спина, тонкая светлая кожа. Но всякий раз, глядя в его глаза, я чувствовала, как пылает моя утроба. Не такова ли страсть к литературе, Булгаков,