Читать книгу - "Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века - Марк Леонович Уральский"

Весьма примечательным является то обстоятельство, что апологет «земного уюта», «философ жизни» Розанов и тяготеющий к отшельничеству неосхоласт Флоренский по очень многим богословским и мировоззренческим вопросам, включая гомоэротизм, резко расходились во мнениях. И только касаясь одной темы они, что называется, пели в унисон. Речь идет о еврействе. Все самые «ночные»: интимные, тайные и эзотерические феномены рассматривались ими через призму притягательно-омерзительной «прелести иудейской», точнее — «Вселенского Зла»

<…> Оккультные тайны крови (вместилища жизненной силы), семени; совокупление, гендерные органы, всевозможные модификации сексуальности; род и родовые религии, человеческие жертвоприношения, ритуальное вкушение жертвенной крови и прочее: изыскания Розанова и Флоренского в этой области тесно связаны с их концепциями еврейства. Богоизбранность Израиля, считали они, заключена в том, что именно этому народу была свыше вручена тайна жизни, а следовательно — и пути достижения бессмертия. Флоренский и Розанов не просто ненавидят евреев, но страстно влекутся к ним — влекутся ночными недрами своих душ [БОНЕЦКАЯ (I)].

«У меня несказанное (давнее) очарование „жидом“, „похабщиной“ <…>, их дьявольской интимностью, их шепотами в истории», — признавался Розанов (25 февраля 1914 г. [С. 337]).

Флоренский же так расценивал свое ночное чувство к евреям:

«И в самой глубине души не знаю, что я, хочу ли их похвалить или похулить, и что я делаю — хвалю или хулю» (12 октября 1913 г. [С. 145]).

На самом же деле о. Павел с младых ногтей[345] был страстный христианский антисемит, о чем красноречиво свидетельствует вся его переписка с Розановым, взгляды которого на еврейство всегда были амбивалентными, сильно зависели от дружеских симпатий и антипатий и, как будет показано ниже — в Гл. VI, претерпели значительную эволюцию от христианского юдофильства до расового антисемитизма. В отличие от Розанова, охотно заводившего знакомства с еврейскими интеллектуалами [346] и имевшего среди них друзей и горячих почитателей его таланта, Флоренский страха ради иудейска подобных контактов избегал. В письме Розанову от 12 октября 1913 г. он, например, в типичной для антисемита презрительной тональности характеризует мыслителя и беллетриста Михаила Гершензона — хорошего розановского знакомого и большого почитателя его таланта, см. о нем в Гл. VI:

Познакомился с Гершензоном. Одно слово «зон». На Вас сердится так, что трясется весь, говорит В. В. нагадил (или что-то в этом роде, не помню выражения) в моем собственном доме (т. е. в еврействе); намекает, что чего доброго мы, м. б., и употребляем кровь (вот уж, поверьте В. В., Гершензон не употребляет крови, не из таких!); статьею В. В. причиняет нам материальный убыток; «Вы не были евреем и не знаете, каково еврею подать после этих статей руку В. В.» и т. д.[347] [С. 144].

В сравнительном контексте весьма примечательно звучит письмо Розанова Гершензону, написанное в январе этого же года, т. е. незадолго возникновения у Розанова юдофобской истерии в связи с процессом над Бейлисом:

Еврей ругается, горячится, но смотрит в глаза всегда полным глазом, очень прямым. Вообще об евреях и их хитрости — преувеличенная молва; преувеличенная — даже об их уме.

<…> Вообще «спор» евреев и русских или «дружба» евреев и русских — вещь неконченная и, я думаю, — бесконечная.

<…> Евреи действительно чище русских… чего Вы не поймете иных литераторов — чище в силу обрезания. Тут и Христос (он-то скрыл) и Ап. Павел (чистосердечно) ничего не понимали в обрезании. Но Господь сохранился и сберег евреев для себя — верно, верно! [РОЗАНОВ (V)].

Что же касается религиозно-метафизического обоснования Флоренским «еврейского вопроса», то

Еврейство, считал он, — таинственная в своей непобедимости сила, неиссякаемый источник, пронизанный божьими предначертаниями, из которого пьет, утоляя неистребимую потребность во влаге, все человечество: «Мы только так, между прочим. Израиль же — стержень мировой истории. Такова высшая воля».

Мощь Израиля была для Флоренского так же непреложна, как и гибель нежнолюбимой России. Более того, осознание первого неминуемо приводит к признанию второго, ведь вечен и неистребим может быть только один народ — народ Бога.

Торжество иудейства, его избранность были заповеданы, — подчеркивал Флоренский, — не только в Ветхом, но и в Новом завете. Вера же в боговдохновенную книгу (в обе ее части!) неминуемо должна означать — веру в избранность Израиля, в его конечное торжество. Для Флоренского как православного богослова — это была катастрофа, ибо место народа-избранника оказывалось занятым, и, причем, занятым раз и навсегда.

<…> «И подлинно, как ни бери дела, а выходит все одно. Ветхий завет дает и неустанно твердит обетовация о будущем господстве над миром. Кому? — иудеям. А Новый? — Он отнюдь не говорит нам, христианам, что это господство переходит теперь к нам, а лишь зовет терпеливо нести свой крест и обещает за это спасение. Один завет противоречит другому, — но не потому, что оба говорят одно, а потому именно, что оба говорят разное, и разное это обращено к разным лицам. И это глубокое и коренное расхождение обоих Заветов, примиримое при высоком парении духовного созерцания, как это было у апостола Павла, нестерпимо режет и жжет наше бескрылое и дряблое сознание» [КУРГ-МОНД. С. 63–64].

«Ревность к Израилю», столь страстно звучавшая в статьях Федора Достоевского — см. об этом в [УРАЛ-МОНД] — суть один из главных мотивов традиционной христианской юдофобии.

В качестве примера идейного антисемитизма, исповедуемого Флоренским, процитируем еще одну выдержку из его письма Василию Розанову — от 24–26 мая 1913 г. (Сергиев Посад). Оно касается осудительного решения Святейшего синода об имяславии, с коим оба корреспондента были не согласны, но, возможно, как намек на «источник зла», приправлено злобными антисемитскими инвективами.

Напомним читателю, что имяславие (в синодальных документах — имябо'жие или ономатодоксии) — религиозном мистическом движении, получившее распространение в начале XX вю среди русских монахов на святой горе Афон. Главным богословским положением сторонников имяславия являлось учение «о незримом присутствии Бога в Божественных именах». В этом смысле они употребляли фразу: «Имя Бога есть Сам Бог» («но Бог не есть имя»), которая и стала наиболее известным кратким выражением имяславия.

Флоренский был одним из сторонников имяславия, хотя, из осторожности, открыто не выступал в его поддержку. Розанов, судя по всему, им тоже симпатизировал. Так, например, в своей работе «Юдаизм», говоря о книге «Сефер Ецира» еврейской Каббалы, он писал:

«Сефер Ецира» слова нашего языка