Читать книгу - "Сквозь толщу лет - Евгения Николаевна Васильева"

всю посуду собирали и уносили с собой. В горшки клали целые соты. Если мед выбран из гнезда весь, берут и соты с личинками и куколками. Жижу из раздавленных пчел тоже пьют. Она лимонно-горькая, а запах неприятный… Спустя несколько дней я вместе с новой хозяйкой, ее дочерью, внучкой и множеством мужчин, женщин и детей отправилась искать мед. В селении осталось совсем немного людей. В лесу мы нашли фруктовое дерево, с виду похожее на банан, но плоды у него другие и на самом верху. Мужчины срубили дерево, мы собрали плоды. Тут муж моей хозяйки крикнул: „Мед!“ — „Каких пчел? — спросила жена. — Тех, у которых на крыльях пятнышки? Значит, хороший, вкусный“. Мы собрали много меда и отправились домой…»

Это не единственное свидетельство того, что индейцы различают виды пчел мелипон, которые здесь водятся, и знают качество меда разных видов. Так, аргентинские индейцы мотако по жужжанию пчел, по манере их полета решают, стоит ли искать гнездо. Они различают свыше полутора десятков сортов меда мелипон!

В «Яноама» много сообщений об использовании меда в обрядах, связанных с рождением человека, вступлением в период зрелости, успешным завершением охоты, наконец, кончиной…

Французский профессор Ж. Веллард прославился двумя книгами — «Историей кураре» и «Медовой цивилизацией» — о жизни парагвайских индейцев гваяков. Веллард был первым не-гваяком, перешагнувшим границу, отделявшую племя от прочего мира. До него об этих обитателях дикого леса в глубине Кордильеров, куда они отступили, уходя от встреч с колонизаторами, почти ничего не было известно. Гваяки сохранили уклад жизни, какой мало где сохранился, но наиболее удивительным оказалось то, что основой их существования были продукты, добываемые в пчелиных гнездах, — мед и воск.

Кочевые группы племени из нескольких сот человек не строят даже временных жилищ, как то делают некоторые виды обезьян, не знают одежды. Леса, в которых они скрываются от людей и где находят приют, не слишком богаты съедобными растениями. Зато тут много ос полист и пчел мелипон. И те, и другие собирают в гнезда мед. Гваяки его высоко ценят, но питаются также личинками пчел и ос, а пчелиным воском дорожат особо.

Воск они используют при изготовлении орудий — стрел, копий, лука и предметов домашнего обихода, в частности котла, в котором плавят воск. Котлы эти лепят из глины, смешанной с воском, причем смесь не обжигают, но тщательно просушивают. В котле из такой смеси можно на слабом огне вытапливать воск из сотов.

Гваяки плетут из волокон растений канаты длиной до десяти метров, необходимые им для сбора меда, а в качестве тары используют плетенные из луба корзины, которые выстилают широкими листьями агавы, связками щеток из пальмовых волокон они выбирают мед из гнезд, не вскрывая их; жидкий мед сливают в скорлупы огромных орехов…

Человек начинал с разорения пчелиных гнезд. Но, вероятно, довольно рано пришел к выводу, что полностью выбирать мед не следует, что в гнездах полезно оставлять соты с расплодом: семья сохранится; со временем она наберет силу, и тогда можно будет снова вернуться к этому гнезду за медом. А чтобы не забыть дерево, его ствол можно пометить, пометить зарубкой, а скалу — знаком…

Тот, кому эта мысль пришла в голову, не сознавал, конечно, что открывает новую страницу в отношениях человека и пчелы.

От этих первых отметок оставался один шаг к закреплению за родом, за племенем, за общиной или просто за человеком всего дерева с гнездящимися в нем пчелами.

2. ОТ БОРТИ К ПАСЕКЕ

Итак, наиболее дальновидные собиратели перестали полностью опустошать пчелиные гнезда, ограничиваясь отбором части медовых сотов. Но вряд ли они этим ограничились. Рано или поздно их внимание должен был привлечь летящий рой, когда тысячи пчел, кучно пронесшихся меж стволов, внезапно многослойным наростом покрывают кору векового дуба вокруг отверстия, чернеющего на месте выпавшего когда-то сучка. Проходит какое-то время, и рой начинает вливаться в это отверстие, пока целиком не скрывается внутри дерева, из дупла которого раздается теперь гул. Скоро он стихает, и одна за другой начинают вылетать из дерева пчелы.

Рой обрел постоянное гнездо.

Что изгнало этих пчел из родного им прежде дома? Какие нити невидимо держали тысячи пчел, мечущихся в воздухе, после того, как они выплеснулись из летка и стали врассыпную подниматься, падать, тасоваться, отлетать в стороны и тотчас рваться к неуловимому, с силой отбрасывающему их центру суматохи? Но вот что-то происходит, неистовство пчел, вылетевших из гнезда, иссякает, и через считанные минуты бушевавшая масса насекомых стягивается к ничем не примечательной ветке дерева и повисает на ней быстро вырастающим, грузнеющим роевым клубом.

Издали такой клуб кажется неподвижным, но все в нем кипит. На этой ветке он может провисеть долго, несколько дней, но может после короткой передышки направиться дальше. И в том, и в другом случае он полетит плотным облачком. Порой оно расплывается, меняет очертания, удлиняется, кособочится, выравнивается, утолщается и все продолжает плыть вперед.

Облачко состоит из тысяч рабочих пчел. Какие силы движут этот полет? Что направляет его? Куда? Есть среди них ведущие и ведомые? И ведома ли цель ведущим? Что ориентирует их? И почему ведомые покоряются или доверяются ведущим? Чем завоевана покорность ведомых, чем заслужили доверие ведущие?

В этих «опознанных летающих объектах» и сегодня еще для нас загадок больше, чем разгаданного…

Облачко продолжает плыть вперед до тех пор, пока среди тысяч лесных деревьев найдет единственное «свое».

Три-две тысячи лет назад, да и позднее «своим» в лесу для роя становилось дерево с естественным дуплом, причем обязательно дерево живое: летом в нем пчелы меньше страдают от зноя, а зимой холода не так страшны, как в сухом. Но уже тысячу лет назад «своим» для роя могло оказаться и дерево с искусственно выдолбленным дуплом, которое называлось бортью, устроители его — бортниками, а участок, где расположены борти, — бортным ухожьем. А лет пятьсот назад рой мог справить новоселье в выпиленном из борти чурбаке с дуплом, в колоде, еще позже — в подготовленном ловцом коше, откуда пчеловод переселяет рой в улей на пасеке.

Так выглядит схема истории пчеловодного промысла на большой части европейской территории нашей страны. В других краях и сама история, и ее хронология иные.

Дороти Гальтон, автор книги «1000 лет пчеловодства в России» (вышла в Лондоне в 1971 году), работает сейчас над новым сочинением, которое, возможно, будет озаглавлено «10 000 лет ульевого пчеловодства в Старом Свете». Оказывается, на территории Южной Сибири и в