Читать книгу - "Оруэлл - Юрий Георгиевич Фельштинский"

позволяет увидеть отголоски и школьных унижений Эрика Блэра, и его службы в бирманской полиции, скитаний по трущобам Парижа и Лондона, и встреч в Уигане с теми самыми «пролами», которые в романе составляют низшую касту населения. Есть немало реминисценций, навеянных гражданской войной в Испании и внутренней борьбой в республиканском лагере – разгромом неугодных коммунистам и их союзникам поумовских и анархистских отрядов, судом над руководителями ПОУМ. Нашел отражение и опыт работы на Би-би-си, в частности общение с тупыми военными цензорами.

Однако очень многое было извлечено из прессы, из социополитической и художественной литературы, с которой Оруэлл знакомился при написании критических очерков. В этом смысле особенно полезны были книги Боркенау, Бёрнхема, Хайека и других авторов историко-политических исследований, показывавших как принципиальное сходство, так и различия тоталитарных систем, прежде всего наиболее развитых, хотя и не доросших до «идеала». В реальном мире такого «идеала» просто не существовало, а в вымышленном в него трудно было поверить, что сознавал Оруэлл, представляя «сверхразвитую» тоталитарную систему неоднородной структурой, пытающейся подавить остаточные элементы разномыслия и разнодействия, но не преуспевшую в этом.

Среди литературно-художественных источников романа были и книга Хаксли «О дивный новый мир», и роман Замятина «Мы». Но именно практический опыт развитых тоталитарных систем – гитлеровской Германии и сталинского Советского Союза – явился той стартовой площадкой, на которой Оруэлл собирал свою «сверхразвитую» модель. Конечно же, образ «Большого Брата», на которого было обязано молиться население, не был портретом Сталина или Гитлера, но был сложившимся в сознании Оруэлла представлением о Сталине и Гитлере. «Большой Брат» – это одновременно и конкретный диктатор, и абстрактный образ. Не случайно ему приданы некоторые внешние черты диктаторов (черные усы, катехизисная форма выступлений с риторическими вопросами и следующими тут же ответами). Вот выступление «Большого Брата», разъясняющего величие «ангсоца»[68]: «Какие уроки мы извлекаем отсюда, товарищи? Уроки – а они являются также основополагающими принципами ангсоца – состоят в том…» Те, кто был знаком с выступлениями Сталина, легко узнавали его стиль. Но образ диктатора у Оруэлла значительно шире, чем известные читателю типажи. Это образ, в котором партия предстает перед страной. Предназначение «Большого Брата» – служить объектом любви и почитания, а это требует не абстракций, а конкретного, индивидуального воплощения.

Соответственно и враг № 1[69] «Большого Брата» и всего подведомственного ему социума Эммануэль Голдстейн – это не портрет Троцкого, хотя ему и приданы некоторые своеобразные черты последнего, например еврейское происхождение. Интересно отметить, что Оруэлл понимал необходимость для оправдания сталинского террора наличия «живого врага». И когда в августе 1940 года Троцкий был убит по приказу Сталина, Оруэлл записал в дневнике: «Как же в России будут теперь без Троцкого?.. Наверное, им придется придумать ему замену»698.

Описанные в романе «Двухминутки ненависти» (время от времени дополнявшиеся «неделями ненависти»), на которых присутствовавшие проклинали Голдстейна, напоминали открытые партийные собрания с участием не только коммунистов, но и беспартийных, проводившиеся в СССР, особенно во время «Большого террора». Открыв подшивки центральных советских газет тех лет, обязательно встретишь статьи известных писателей, поэтов и журналистов. Коллега Оруэлла, также участвовавший в гражданской войне в Испании, Михаил Кольцов написал статью «Свора кровавых собак». Поэт Алексей Сурков взывал стихами:

Суд идет! Гнев в сердцах миллионов созрел!

Нет пощады изменникам! Смерть им! Расстрел!

Оруэлл, разумеется, не был знаком с документацией советских органов госбезопасности, свидетельствующими, что в стране была создана разветвленная система сыска, доносительства, использования в квартирах и учреждениях подслушивающих устройств. Вряд ли ему был известен и термин «инженеры человеческих душ», которым Сталин назвал писателей, призванных сыграть немалую роль в перековке советских граждан в послушное испуганное стадо. Однако и «минуты ненависти», и машинное производство романов, прославляющих «Большого Брата» и проклинающих врага № 1, были описанием советской действительности.

В романе Оруэлл воспроизвел и некоторые собственные интимные переживания, например чувство к Соне Браунелл, первоначально не встречавшее отклика. Соня, как было сказано выше, стала прообразом Джулии, возлюбленной главного героя Уинстона. При этом их интимная близость, описанная для того времени довольно откровенно, предстает не просто актом любви, а формой протеста против партийного диктата, способом освобождения от нелепых ограничений, заявкой на продолжение или возобновление нормальной человеческой жизни вопреки попыткам «Большого Брата» устранить сами ее основы.

В литературной критике, истории литературы, социологии, публицистике жанр романа определяли как утопию, антиутопию, предсказание, предостережение, произведение о любви в экстремальных условиях и т. д. Все эти определения верны, но каждое характеризовало какую-то одну сторону романа. На самом деле это пример совершенно прозрачного по сюжету, стилю мышления, образности, художественным формам реалистического романа об общественной перспективе, хотя его действие и происходит в несуществовавших, но вполне возможных в перспективе обстоятельствах. Роман – действительно гротеск, но только если смотреть на него глазами современника. С позиций же хронологической, социальной, политической он – произведение о том, что вполне может случиться, более того, что неизбежно произойдет с миром, если коллективные действия людей и народов не обеспечат активного и решительного противодействия наступлению этого будущего.

Создав произведение о тоталитаризме, автор придерживается мнения, что постановка вопроса о причинах и целях установления тиранической власти беспредметна. Власть необходима ее держателям сама по себе, она самодостаточна. Вполне четко это объясняет один из главных персонажей романа О’Брайен, который прикидывается одним из тайных оппозиционеров, но оказывается жестоким палачом, безжалостным душителем любой попытки инакомыслия: «Германские нацисты и русские коммунисты были уже очень близки к нам по методам, но у них не хватило мужества разобраться в собственных мотивах… Власть никогда не захватывают для того, чтобы от нее отказаться. Власть – не средство, она – цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий – репрессии. Цель пытки – пытка. Цель власти – власть».

При этом важнейшим индикатором того, что власть действительно осуществляется, является ее способность приносить муки подчиненным: «Мир страха, предательства и мучений; мир топчущих и растоптанных; мир, который, совершенствуясь, будет становиться не менее, а более безжалостным. Прогресс в нашем мире будет направлен к росту страданий». Символ власти – сапог (характерно, что Сталин, Гитлер, Муссолини носили сапоги), не просто наступающий на человеческое лицо, а всё глубже вдавливающий живую ткань.

Одна из важнейших тем книги – война. Произведение задумывалось и создавалось в годы гражданской войны в Испании и Второй мировой войны, в период холодной войны и ядерного противостояния США и Советского Союза.

На первый взгляд в романе представлена приводящая в ужас иррациональная неизбежность войн, покорно принимаемая людьми, готовыми жертвовать жизнью во имя сохранения и господства своей тоталитарной системы. Люди