Читать книгу - "Галантные дамы - Пьер де Бурдей Брантом"

Так почему бы женщине, которую природа создала доброй и милосердной, свободно не воспользоваться столь ценным подарком; неужто ей суждено отплачивать неблагодарностью и отвращать от себя дарителя, оспаривая его правоту? Точно так же считала и одна особа, которая, я сам видел, взирая на супруга, прогуливавшегося по зале, не смогла сдержаться и не заметить своему возлюбленному: «Глядите, как он вышагивает! Ведь правда у него внешность доподлинного рогоносца? И так ли уж я чувствительно оскорбила природу, ежели она таковым его создала и ни к чему другому не предназначила?» Смею ли я оспорить ее правоту?

А другая супруга, как я слыхал, жаловалась на то, что ее благоверный плохо к ней относится, ревнует и следит за ней, подозревая, что она наставляет ему рога. «Но и он хорош! – говорила она своему кавалеру. – Ему кажется, что его страсть подобна моей, меж тем как я погашаю его желание, сама и не вспыхнув: там достаточно четырех-пяти капель водички, моя же топка иной глубины; ей нужно поболее: ведь все мы по натуре водолюбивы, словно паучья норка, – чем больше льешь воды, тем быстрее она впитывается – и снова все сухо».

А еще одна нашла не менее прекрасное сравнение, предположив, что со слабым полом происходит то же, что и с куриным племенем: от недостатка воды типун садится на язык – и можно умереть, а потому им надо часто давать пить, вот только обычная вода здесь не подойдет. А третья сравнивала женскую натуру с садом: ему мало дождевой влаги, но потребен и садовник с лейкой – и тогда сад более плодоносен. А четвертая заметила, что хотела бы походить на ревностных хозяек, не доверяющих свое добро лишь одному управляющему, а находящих для сего и других пособников: ведь один может не справиться с его приумножением. Так же рачительно она поступала и с вместилищем страстей, дабы лучше его устроить и пристроить.

А у весьма почтенной дамы, по слухам, был крайне уродливый сердечный друг и как нельзя более пригожий и любезный муж, да и сама она была куда как хороша собой. Ее подруга отчитывала ее за плохой выбор. «Но подумайте, – отвечала та, – ведь чтобы хорошо вспахать земельный надел, нужен не один пахарь; и не всегда на такую работу годны самые красивые и деликатные, их порой превосходят более грубые и крепкие». Другая же, имея безобразного и неуклюжего супруга, избрала и любовника столь же некрасивого и на вопрос подруги заметила: «Это чтобы лучше притерпеться к мужниным изъянам».

Еще одна особа, пустившись в рассуждение о любви и приведя в пример себя и своих подружек, промолвила: «Если бы женщины всегда хранили целомудрие, они бы никогда не научились бояться греха»; и в том оперлась на изречение Гелиогабала, утверждавшего: «Половина жизни должна протечь в добродетели, а вторая – в пороке, иначе в существе, всегда добром или всегда злом, мы не узнаем его противоположных сторон, в которых проявляется его темперамент». Я знавал весьма значительных лиц, согласных с этой максимой. Так, Барба, супруга императора Сигизмунда, уверяла, что пребывать в постоянном целомудрии – удел дур, и весьма порицала дам и девиц, закосневших в чистоте нравов; ибо сама она сделала из сего изречения куда как далеко заведшие ее выводы и проводила жизнь в пирах, танцах, маскарадах и любовных играх, презирая тех, кто ей не подражал, а вдобавок еще укрощал плоть постом и чурался развлечений. Сами можете вообразить, какая жизнь была при дворе императора и такой императрицы, – это для дам и господ, понимающих толк в любви.

А другая, как говорили, вполне порядочная особа с хорошей репутацией, заболев любовной горячкой по вине своего вздыхателя, не желала все положить на волю случая и того маленького куска плоти, что носила между ног, – и все из-за великого закона чести, закона, которому поклонялся ее муж и проповедовал его постулаты супруге; так вот, она стала сохнуть от внутреннего жара и сделалась черствой, тощей, слабой, а ранее была свежей, полной и решительной. Но однажды она вдруг поглядела в зеркало – и все переменилось. «Как, – вскричала она, – как могло случиться, что во цвете лет меня пожирает этакий жалкий супружеский устав и скудоумное желание победить в себе страсть? Зачем мне сохнуть и сходить на нет, стареть и дурнеть до времени; к чему терять блеск красоты, доставлявшей мне всеобщее уважение, привязанность и любовь; с какой стати мне из пышущей телесным здоровьем женщины превращаться в скелет, в живой подарок анатому, довести до того, что меня чураются в порядочном обществе и каждый волен насмехаться и издеваться надо мной? Немедленно же следует с этим покончить и прибегнуть к лекарству, которое в моей власти». Как сказала, так и сделала: удоволила своего поклонника, после чего тотчас к ней вернулись прежняя телесная роскошь и красота; а муж так и не смог уразуметь, какими снадобьями она того добилась, но приписывал все врачам, которых стал расхваливать и почитать более прежнего, ибо ее выздоровление прошло не без пользы и для него.

А еще одна весьма знатная и жизнерадостная особа, не стеснявшаяся в выражениях, сделавшись больна, позвала врача, и тот объяснил ей, что она никогда не поправится, подвергая себя воздержанию. На это она вдруг выпалила: «Ну что ж, так начнемте лечиться». Тотчас она и доктор предались этому занятию и оздоровились оба как душой, так и телом. Однажды она ему сказала: «Мне передали, что все злословят о том, чем мы занимаемся; но мне все едино: что делала, то и буду, коль скоро это помогает моему здоровью». При сем она употребляла известное словцо из лексикона галантных любезников.

Обе эти знатные сеньоры не походили на высоконравственную даму из Памплоны (о коей уже шла речь), описанную королевой Наваррской в «Ста новеллах», каковая, влюбившись без памяти в господина д’Авена, предпочла скрыть свою страсть, не дать ей вырваться из груди и умереть, но сохранить свою честь. Однако по этому поводу я однажды слышал спор нескольких достопочтенных дам и кавалеров. Они утверждали, что в новелле выведена дура, мало заботившаяся о спасении собственной души, поскольку сама себя уморила; хотя в ее силах было изгнать смерть из сердца, и притом с помощью такой малости. Недаром старинная французская поговорка гласит: «От скошенной травы да от прорванной дыры – урон до поры». Да и что за беда? Дело простое, и нечего из-за него скрываться от людей. Разве женщина не ходит