Читать книгу - "Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев"

Среди профессоров на первом курсе были весьма яркие и популярные, но разве это когда-нибудь спасало студента от неудач? Барретт Венделл и Ле Барон Рассел Бриггс с блеском вели семестровый курс по истории английской литературы. Т. С. Элиот вспоминал: «Профессор Бриггс часто читал первокурсникам, красиво и с большим выражением, стихи Донна. Я уже забыл, что он говорил о Донне как о поэте; но я знаю, что бы он ни сказал, его собственные слова и цитаты оказались досточными, чтобы побудить к самостоятельному чтению по крайней мере одного первокурсника, который уже успел впитать в себя драматургов елизаветинской эпохи, но не подошел еще по-настоящему к метафизическим поэтам»[50].

Том получил А у Бриггса, но этого было недостаточно, чтобы сдать первую сессию. По ряду предметов он получил D – самую низкую оценку. Одним из провальных для него оказался курс греческой литературы (греческий провалил и карикатурный Голдкостидес), хотя это был, в сущности, расширенный вариант того, что он изучал в школе. Получил он D и по средневековой истории, хотя в школе увлекался легендами артуровского цикла и сам сочинял стихи и прозу на средневековые темы. Менее удивительно, что он получил низкие оценки по конституционному праву и нелюбимому им немецкому языку, но провал по этим предметам только усугублял положение.

В начале декабря заместитель декана Э. Г. Уэллс написал отцу Тома, что «оценки Томаса в ноябре были настолько неудовлетворительны, что административный совет назначает ему испытательный срок…». Письмо заканчивалось грозным предупреждением – если оценки существенно не улучшатся, Том может быть отчислен без дальнеших формальностей[51].

Ответ не заставил себя ждать. Г. У. Элиот приводил некоторые оправдания для сына: «Наставники в колледже согласились с выбором предметов, сделанным Томом, требовавшим большого дополнительного чтения», но подчеркивал, что Том «глубоко озабочен» и что «на каникулах его ожидает серьезный разговор»[52].

Ближе к Рождеству Том поездом отправился в Сент-Луис и после «серьезного разговора» в начале 1907 года вернулся в Гарвард.

4

За ум Том взялся, но не следует думать, что в результате он превратился в блестящего студента. Все было сложнее.

Он, несомненно, обладал чувством цели. Это чувство вполне может существовать в отсутствие ясной цели, поскольку опирается на пример предков, у которых такая цель была. И чувством долга – опять-таки по их примеру. Во втором семестре ему удалось отойти от опасной черты. Годовая оценка по греческому поднялась до В, по средневековой истории, конституционному праву и немецкому оценки удалось исправить на С. Администрация учла эти усилия и убрала его фамилию из списка кандидатов на отчисление.

Тогда же, в феврале, Том попытался войти в команду по гребле. Его фамилия появилась в списке кандидатов, опубликованном в «Harvard Crimson». Это был единственный вид спорта, где у него имелся некоторый опыт, но в команду его не взяли – возможно, из-за хрупкого телосложения при высоком росте, а может, зная что-то о его физических ограничениях.

В дальнейшем в Гарварде он все-таки занимался греблей, но в одиночку, а летом в Истерн-Пойнт ходил под парусом. Навещали его там и университетские знакомые. Родители разрешали ему покидать Истерн-Пойнт вместе с ними на несколько дней – и он иногда ходил до самой канадской границы, а однажды с двумя однокурсниками из-за шторма провел пару дней на маленьком островке, питаясь исключительно омарами.

И все же весь первый год в Гарварде Том, как он не раз признавал в будущем, в основном бил баклуши. Едва ли в эти годы он чувствовал себя особо религиозным – скорее стремился отвернуться от слишком упрощенной родительской веры. Силу противоречий, неразрешимых в земной жизни, хорошо понимали отцы церкви, но от них всячески пытались избавиться унитарианцы, во всем искавшие логически безупречной ясности.

Джон Донн, поэт, стихи которого с таким увлечением читал Том, противоречий не избегал – скорее наоборот. Том едва ли в это время задумывался о глубоких парадоксах веры, но на фоне довольно бледной и подражательной американской поэзии начала ХХ века стихи Донна выглядели прорывом в иное измерение:

Взгляни и рассуди: вот блошка

Куснула, крови выпила немножко,

Сперва – моей, потом – твоей,

И наша кровь перемешалась в ней.

Какое в этом прегрешенье?

Бесчестье разве иль кровосмешенье?[53]

После летних каникул Том переехал на 22 Russell Hall, оставаясь в пределах «золотого берега». Теперь его соседями стали Говард Моррис и Джон Робинсон, все трое договорились поселиться совместно, зная друг друга по Milton Academy. Ни Моррис, ни Робинсон не отличались ярко выраженными литературными интересами, но Тома это устраивало.

Знакомые, разделявшие интерес к литературе, у него тоже появились, но не из числа соседей. Это были Конрад Эйкен и Уильям Тинком-Фернандес. «Тинк», на семь лет старше Тома, был ярким примером гарвардского космополитизма – он родился в Индии, отец его был англо-португальского происхождения, а мать – настоящая индуска, «хинди». Жил он в Нью-Йорке и приезжал в Гарвард только на занятия, поэтому старался записываться лишь на лекции, читавшиеся по вторникам и четвергам, подобно вымышленному Голдкостидесу.

Робинсон был яхтсменом-энтузиастом. Рослый, тяжелый Моррис считался легким в общении, любил хорошо поесть, выпить и послушать музыку, но мало интересовался литературой. После Гарварда он стал брокером на Уолл-стрит. Позже он взял в свадебное путешествие подаренный автором экземпляр «Бесплодной земли»[54], поэмы, сделавшей Элиота знаменитым, объявил «чушью» и выкинул из окна поезда. Тем не менее дружбу с ним Элиот ценил и переписывался с Моррисом до его смерти в 1954 году[55].

Важной стороной гарвардской социальной жизни являлись клубы, и Том вступил сразу в несколько. К слову, в студенческом Гарварде, в отличие от Бостона, действовал «сухой закон», но он не распространялся на клубы. Почти сразу он стал членом Southern Club – ведь Сент-Луис это почти Юг. В начале второго курса его приняли в элитный Digamma (это название одной из архаических греческих букв, «двойной гаммы»). Незадолго до получения диплома он вступил в Stilus Club и Signet Society – их названия подчеркивали интерес к литературе. Все эти клубы были чисто мужскими.

В Southern Club, как позже вспоминал сам Элиот, «в основном дулись в покер и чертовски много пили». Это могло быть одной из причин провалов Тома на первом курсе. В Digamma состояло много спортсменов и требовалось проходить секретный ритуал инициации. Товарищами Тома по клубу были Ван Вик Брукс, в будущем – литературный критик и историк литературы, Гарольд Петерс,