Читать книгу - "Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе - Фелицити Дэй"

оставались, по сути, единственной возможностью испытать себя на химическую совместимость с потенциальным кандидатом в женихи и одним из немногих путей познания его манер, вкусов и мнений, да и оценки интеллекта тоже.

Излишне даже говорить, что никто из дебютанток не мог испытывать уверенности, что ей удастся найти своего единственного за краткие и относительно поверхностные свидания с разговорами ни о чем под присмотром компаньонки, которые перепадут на ее долю в течение сезона. Скорее наоборот. Вскоре после того как в 1810 году семнадцатилетняя дебютантка Изабелла Калверт вышла в свет, она влюбилась без памяти в сэра Джеймса Стронга, с которым была знакома от силы пару месяцев. Роман между ними, похоже, завязался всерьез после их совместного выезда в Воксхолл-Гарденз в составе небольшой компании, собранной лично тетушкой Изабеллы. Тремя неделями позже баронет Стронг сделал ей предложение.

Роман между шестнадцатилетней Гарриет Говард, племянницей Гаррио, и ее же тридцатишестилетним кузеном графом Георгом Гоуэром был и вовсе молниеносным. Предложение он ей сделал всего через неделю после их первого танца на ее дебютном балу в апреле 1823 года, а свадьбу они сыграли всего через месяц после того самого первого тура вальса. Но то была истинная любовь, хотя даже их современники, более привычные к стремительным романам и неравным бракам, с трудом в это верили.

Поскольку замужество определяло весь ход дальнейшей жизни женщины – не только в плане семейного счастья, но и с точки зрения благосостояния, социального круга и новой малой родины (в стране или в мире), – принять предложение руки от человека, знакомого лишь по серии мимолетных публичных встреч девушке было проще и не столь рискованно, если кто-то из любимых ею близких отзывался о нем в превосходных тонах. Фрэнсис Уинкли, будучи наследницей столь богатой, что ее оперная ложа неизменно ломилась от поклонников, похоже, придерживалась именно такого мнения. В 1806 году самым заманчивым ее ухажером был баронет Джон Шелли пятнадцатью годами старше нее с «тревожной репутацией» закадычного друга принца-регента. Однако, поскольку ее опекун намеревался сосватать ее за собственного сына, а сводный брат был решительно настроен не пускать «гуляку» Джона на порог их дома, Фрэнсис не имела возможности как следует (в ее понимании) с ним познакомиться до того, как сэр Джон сделал ей предложение. На фоне светских сплетен, используемых прочими охотниками за ее приданым, чтобы лить ей в уши всякие байки о дорого обходящемся пристрастии к азартным играм и замужней любовнице Шелли, она была благодарна за блистательный отзыв о нем его близких друзей и ее ланкаширских соседей лорда и леди Сефтонов. Они полагали, что Фрэнсис «станет самой подходящей женой и выровняет характер» беспечного и добросердечного сэра Джона, да еще и спасет его от нависшей над ним перспективы финансового краха. При множестве всяческих свидетельств не в пользу ее фаворита из числа ухажеров лично она считала его «самым занятным из всех мужчин, с кем когда-либо доводилось беседовать», – и чистосердечное одобрение этих «дорогих людей» придало Фрэнсис уверенности в себе и побудило прислушаться к зову сердца и принять предложение Джона, сочтя, что ей под силу исправить этого повесу.

Собственно, Сефтоны и познакомили Фрэнсис и сэра Джона у себя на званом обеде на Арлингтон-стрит. Это было сугубо практического рода сводничество, в равной мере ценное как для осаждаемой непонятными поклонниками богатой наследницы, так и для баронета на грани банкротства, поскольку оба испытывали определенные трудности с тем, чтобы произвести желаемое впечатление на брачном рынке. Тем, чьи лучшие качества были, как у Сары и Уильяма, сокрыты где-то глубоко под светской личиной, как и для тех, кто на дух не переносил частые погружения в толчею и духоту бальных залов, как раз и оставалось полагаться на то, что какая-нибудь сваха сведет с идеальной парой в более интимной обстановке – за обеденным столом или, скажем, на частной вечеринке в загородном доме.

Конечно, Уильям Литлтон не стал дожидаться устройства подобной встречи от леди Худ, а взял инициативу на себя, но исход был идентичным. В качестве самозваного гостя Спенсеров в Райде он каждое утро виделся с Сарой за завтраком, а по вечерам имел возможность, сидя с нею в одной гостиной, узнать ее гораздо лучше, чем за целый сезон в свете. Когда же он проследовал за ее семьей через Солент в Вестфилд на только что отстроенную новую виллу с видом на море, его там несомненно приглашали к участию во всех обычных летних затеях – от водных прогулок-экскурсий до постройки лодок за компанию с двумя младшими сыновьями Спенсеров «Фрицем» и Джорджем, которых Сара назвала «мои любимые малютки» и обожала воспитывать и наставлять. Вероятно, сопровождал он ее и в «романтических» конных прогулках по паре живописных троп, описанных в путеводителе по острову Уайт тех лет.

Он определенно испытывал влечение к Саре и уделял ей всяческие знаки внимания во время своего затяжного пребывания у Спенсеров тем летом. Его ухаживания были столь явными, что леди Спенсер, наблюдавшая за «романом с Литлтоном», стала всерьез думать о нем как о будущем зяте. «Желаю верить, что если это случится, то результатом будет счастье», – писала она мужу, черпая это убеждение не только из обожания гостя собственными сыновьями, а и сама имея возможность удостовериться в его «неизменно хорошем настроении» и благоразумии.

Что именно чувствовала ее дочь, не столь ясно. Письмо Сары бабушке Спенсер в конце августа и, соответственно, пребывания Уильяма в гостях, было чуть ли не академичным в своем безразличии. «Он сбросил личину шута с превеликим изяществом, что делает его куда более приятным и постоянным компаньоном, и мы все начинаем думать о нем как о весьма любезном человеке, – сообщила она вдове. – Совершенный незнакомец в узком семейном кругу в маленьком доме, однако, не вполне удобное явление, – добавила она, – и не думаю, что о нашем веселом госте будут очень сильно сожалеть».

Внешняя отстраненность была, вероятно, уловкой для предотвращения новой волны пересудов в широком «семейном кругу», подобной той, что прокатилась в начале того года по случаю возобновления ухаживаний со стороны сэра Уоткина, так в итоге и не сподобившегося на повторное предложение. На деле же она была уже вовсю влюблена в Уильяма. По мере сближения ей открылись и теплота его сердца, и чуткость ума, и, к великой ее радости, столь же трепетное, как и у нее отношение к общим религиозным и моральным ценностям. Но при этом она старалась не тешить себя мыслью о том, что и он испытывает к ней подобные же