Читать книгу - "Столетняя война. Том I. Испытание битвой - Джонатан Сампшен"

Эдуард III вторгся во Францию и достиг окрестностей Сен-Кантена. Все это, по его словам, стало возможным только потому, что король занял огромные суммы денег на разорительных условиях, деньги, которые он не мог надеяться вернуть без щедрых парламентских субсидий. Вероятно, слушателям не сказали, насколько разорительными были условия займов, но им сообщили их сумму. Долги Эдуарда III, по словам Стратфорда, превышали 300.000 фунтов стерлингов, что равнялось примерно обычному доходу за десять лет или более чем семи парламентским субсидиям.

Стратфорд почти добился своего. Обе палаты Парламента согласились, что король нуждается в большой сумме, и лорды, над мнением которых умело поработали, предложили ввести налог в размере десятой части годового урожая зерна, шерсти и овец. Но Палата Общин была занята своей кампанией против принудительных закупок провизии и требовала уступок. В частности, парламентарии хотели принять закон о том, что в будущем все королевские поставщики должны платить за товары наличными или подвергаться аресту. Королевский Совет уступил. Нынешний главный поставщик был арестован и отправлен в тюрьму Флит по ходатайству Палаты Общин. Примерно в то же время все невыполненные ордера на поставку товаров должны были быть аннулированы. Что касается налогообложения, то парламентарии долго совещались между собой, прежде чем пришли к выводу, что их избиратели, вероятно, отвергнут их, если они согласятся. По их словам, требуемая сумма была очень большой. Они должны будут проконсультироваться со своими общинами дома. И возможно, этот вопрос будет поднят на следующей сессии Парламента. Но они надеялись, что Бог и дальше будет награждать короля победами. Палата Общин разошлась 28 октября 1339 года, слишком рано, чтобы узнать о событиях при Ла-Капель. В тот же день Эдуард III прибыл в Брюссель, чтобы посовещаться со своими друзьями и союзниками и пересмотреть общие планы. "Всегда помните, — писал ему Папа через несколько недель после этого, — сколько ваших подданных уже разорены тяготами этой войны, насколько тяжелее они будут становиться по мере ее продолжения, и насколько неопределенен исход всех войн"[490].

Глава IX.

Фламандский союз и кампании на Шельде 1339–1340 гг.

Когда 26 января 1340 года Эдуард III был провозглашен королем Франции, это событие стало неожиданностью для всей Европы. Папа Бенедикт XII в Авиньоне заявил, что он "поражен и ошеломлен" этой новостью, хотя его представители находились при английском дворе уже более двух лет. Флорентийская община в Брюгге, которая внимательно следила за делами Эдуарда III с тех пор, как он стал главным должником флорентийских банков, была ошеломлена не меньше. "Представьте себе, — писали они в ответе Республике, — какие новости мы должны вам сообщить". Это был замечательный переворот, последствия которого ощущались еще 120 лет французской и английской истории. Однако самый эффектный политический акт Эдуарда III имел своим истоком политический расчет, одновременно циничный и обыденный, и когда решение было принято, оно было принято с колебаниями и сомнениями. Сам факт того, что оно было принято так поздно, после трех лет войны, является некоторым свидетельством этого[491].

В 1329 году английский Парламент, несмотря на взгляды матери Эдуарда III, решил, что претензии Эдуарда III — это чепуха и о них следует забыть. Так оно и было, почти десятилетие. В период с 1329 по 1337 год о притязаниях Плантагенетов на французскую корону вообще ничего не было слышно. Более того, в этот период произошел ряд событий, которые сделали эти притязания еще более надуманными, чем они были вначале. Эдуард III принес оммаж Филиппу VI в Амьенском соборе в 1329 году. Двумя годами позже, в 1331 году, он согласился, чтобы его считали вассалом, т. е. феодально зависимым. Правда, в 1329 году он был несовершеннолетним, но соглашения 1331 года были его собственными, заключенными через несколько месяцев после захвата им власти в Англии. Не могло быть более полного признания королевской власти Филиппа VI или более полного отказа от своих собственных претензий, какими они были. Кроме того, существовала еще одна трудность. В мае 1332 года Жанна Наваррская родила сына Карла, которому, как Карлу Злому, предстояло сыграть столь разрушительную роль в гражданских войнах во Франции 1350-х годов. Жанна была дочерью старшего сына Филиппа IV Красивого, Людовика X. Из этого следовало, что если (как утверждали адвокаты Эдуарда III) женщина может передавать права на французскую корону, то не Эдуард III и не Филипп VI, а младенец Карл имеет больше прав. Этот момент не остался незамеченным современниками, которые размышляли над этим вопросом. Но правда заключалась в том, что лишь немногие из них задумывались над этим. Возможность того, что кто-то, кроме Филиппа VI, может быть законным королем Франции, не воспринималась всерьез даже в Англии до 1337 года, а в других странах она не рассматривалась до 1339 года.

На очень ранней стадии заслуга в возрождении претензий принадлежала королю интриганов Роберту д'Артуа. Деятельность Роберта в Англии между 1336 годом и его смертью в 1342 году почти не привлекала внимания английских хронистов. Однако на континенте его рука прослеживалась почти во всем, что делал Эдуард III, и эта навязчивая идея почти наверняка имела своим источником французскую официальную пропаганду. В течение нескольких месяцев после официального принятия Эдуардом III французской короны некто написал знаменитую легенду в стихах The  Vow  of  the  Heron (Клятва цапли), которая в той или иной форме широко распространилась в северной Франции и Нидерландах. По словам поэта, Роберт пристыдил английского короля, заставив его заявить о своих притязаниях на пиру в Лондоне. Войдя в мраморный зал Эдуарда III в разгар пиршества, он преподнес Эдуарду III блюдо с жареной цаплей, "самой робкой из птиц для самого трусливого из королей, лишенного наследства в благородной Франции, которое принадлежит ему по праву, но из-за своей трусости обреченного быть лишенным его до самой смерти". Эдуард III, как полагают, ответил, что он действительно принес оммаж Филиппу VI. "Я был молод годами, так что это не стоило и двух колосьев пшеницы. Но теперь я клянусь нести огонь и смерть во Францию и не заключать ни перемирия, ни мира, пока корона не окажется в моих руках". Остальные присутствующие на пиру, собравшем почти всех военных героев следующих двадцати лет, принесли аналогичные клятвы. "Теперь у меня свой путь, — сказал Роберт, — поскольку через эту цаплю, которую я поймал сегодня, начнется великая война". Из стихотворцев и памфлетистов деяния Роберта д'Артуа перешли в историческую ортодоксию. Писавший в начале 1350-х годов великий льежский хронист Жан Лебель, который отнюдь не был настроен антианглийски, привел как факт, что Роберт получил благосклонность Эдуарда III зимой 1336–37 годов и разжег амбиции английского короля, убедив его,