Читать книгу - "История Израиля. Том 3 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1978-2005 - Говард Морли Сакер"

советских граждан, то эти новые израильтяне составили самую многочисленную группу еврейского населения в стране, превзойдя по численности марокканских и польских евреев, приехавших в первые годы после создания государства. При этом около 35 % евреев из бывшего Советского Союза привезли с собой нееврейских супругов и детей. Нетрудно понять, почему израильские официальные лица, занимающиеся абсорбцией, не очень склонны обсуждать эти цифры. Детальное рассмотрение ситуации может выявить следующее обстоятельство: несколько сотен посланников Еврейского агентства, отвечавших за подготовку новых репатриантов к отъезду в Израиль — как в России, так и в других восточноевропейских странах, — никогда не сомневались, что процент неевреев среди кандидатов на репатриацию достаточно высок. Но поскольку нееврейские члены семьи имели право на репатриацию — согласно Закону о возвращении 1950 г. и поправки к этому закону 1970 г. (Гл. XX. Кого считать евреем?), — то сотрудники Еврейского агентства вносили их в списки на репатриацию.

Такая неразбериха привела к непредсказуемым последствиям. Согласно поправкам 1970 г., еврейская принадлежность (в отличие от израильского гражданства) стала определяться на основе галахических принципов — то есть евреем признавался лишь человек, либо рожденный матерью-еврейкой, либо прошедший гиюр. В годы “первой” репатриации из бывшего Советского Союза, главным образом в 1970-х и 1980-х гг., деятельность раввината, направленная на соблюдение строго ортодоксальных норм перехода в иудаизм, причинила “русским” евреям не меньше невзгод и огорчений, чем другим израильтянам смешанного происхождения — во всех тех случаях, когда речь шла о браке, разводе и похоронах. Можно, однако, сказать, что репатрианты из бывшего Советского Союза ощущали еще более значительный психологический дискомфорт. Выходцы из бывшего СССР были в большинстве своем людьми абсолютно светскими и в немалой степени ассимилированными; вот почему и они, и их нееврейские брачные партнеры испытывали робость и неприязнь при мысли об ортодоксальном гиюре, связанном не только с необходимостью углубленного изучения иудаизма, но и с обрезанием для мужчин и погружением в микву для женщин.

Однако в конце 1980-х — начале 1990-х гг. требования раввината к процедуре перехода в иудаизм отчасти смягчились, и причины здесь были чисто политического характера. Когда начался развал советской империи и резко увеличилось число еврейских репатриантов из Советского Союза, у власти в Израиле находилась коалиция Ликуда и ортодоксальных партий, возглавлявшаяся Ицхаком Шамиром. И религиозные политики решительно возражали против абсорбции прибывающих неевреев, указывая на ту угрозу, которую они несут еврейской религиозной однородности страны. Но в 1989 г. в Израиле был уже самый разгар идеологической борьбы, разрывавшей общество на две полярно противоположные группы: либо включить контролируемые территории навсегда в состав Израиля путем поощрения поселенческой деятельности на Западном берегу, либо поделить Эрец-Исраэль между израильтянами и палестинцами. Эта альтернатива внесла раскол в израильское общество, когда первая интифада достигла своего пика в 1989 г.

И в контексте этого политического тупика поток репатриантов из СССР оказался небесным даром для коалиции сторонников территориальных приобретений. Выступая на съезде Ликуда в январе 1990 г., премьер-министр Шамир заявил, что неприятие каких бы то ни было территориальных компромиссов связано с тем, что “большой алие нужен большой Израиль”. Ортодоксы, которые еще в 1989 г. не намеревались отступать от строгих галахических определений “истинного” еврейства, также стали склоняться к тому, что следует относиться благожелательно ко всем вновь прибывшим в страну, в том числе и к репатриантам с сомнительной идентичностью, поскольку они являются “евреями, возвратившимися на родину”. Позже, при правительстве Рабина и Переса, в начале и середине 1990-х гг., ортодоксальные религиозные партии вернулись к своей изначальной непримиримости по таким вопросам, как переход в иудаизм и следование галахическим требованиям. Но к тому времени “русских” евреев уже было не так легко запугать. Несмотря на все трудности и проблемы, связанные с браком и похоронами, число проходивших гиюр на протяжении этого десятилетия не превышало нескольких сот человек в год. Новые репатрианты ощущали широкую общественную поддержку. Сотни тысяч коренных израильтян считали, что именно благодаря новым репатриантам в стране установилось более терпимое отношение к светской жизни, крупные торговые центры стали работать по субботам, увиличилось число магазинов, продававших некошерные продукты, а строгие галахические требования, предъявляемые к брачным церемониям и похоронам, сделались более умеренными.

Светская ментальность выходцев из Советского Союза в немалой степени объяснялась их высоким образовательным уровнем. По состоянию на начало XXI в., 50 % репатриантов из бывшего СССР были людьми интеллигентного труда или свободных профессий (по сравнению с 28 % коренного населения страны). В 1990–1995 гг. в Израиль прибыли многие десятки тысяч инженеров, преподавателей, музыкантов, журналистов, научных работников, врачей и стоматологов. Более 60 % репатриантов из бывшего СССР имели по меньшей мере первую академическую степень (по сравнению с 24 % коренного населения страны). В отличие от большинства репатриантов, которых Израиль принимал на ранних этапах существования страны, советские евреи с меньшими проблемами переходили из одного промышленно развитого общества в другое, и потому в их случае правительство Израиля с самого начала приняло решение отказаться от прежних методов абсорбции. За некоторыми исключениями, их не направляли в обязательном порядке в города развития. Напротив, им предоставлялась “корзина абсорбции”, денежная поддержка на первом этапе жизни в стране, и они селились в крупных городах, где существовало больше вероятности найти работу, соответствующую их квалификации, и имелась возможность удовлетворения их культурных запросов.

Нельзя, разумеется, утверждать, что в первые годы пребывания в Израиле репатриантам из бывшего СССР было уготовано безбедное существование (Гл. XXXIII. Возрождение иммиграции из Восточной Европы). И все-таки, наряду с нестандартными методами абсорбции, предложенными правительственными учреждениями и Еврейским агентством, усилия в этом направлении прилагали и другие структуры. Так, уже на протяжении своего последнего срока пребывания на посту мэра Иерусалима, Тедди Колек (силами Управления развития иерусалимского муниципалитета) приступил к созданию ряда промышленных парков в городе и окрестностях. К середине 1990-х гг. эти заведения уже функционировали и предоставляли в аренду рабочие помещения, конференц-залы, учебные аудитории, а также обеспечивали услуги вычислительной техники и систем связи. Полтора десятилетия тому назад эта система промышленных парков была успешно опробована в Институте Вейцмана (Реховот), а также на севере страны предпринимателем-энтузиастом Зеэвом Вертхаймером[132] (Гл. XXXV. Вклад Переса в наследие Рабина—Переса). Однако своеобразие начинания Колека заключалось в том, что его проект был непосредственно ориентирован на трудоустройство репатриантов из бывшего Советского Союза. И, подобно проекту Германа Брановера, цель которого определялась как финансирование разработок на самой ранней стадии их осуществления (Гл. XXXIII. Возрождение иммиграции из Восточной Европы), он оказался достаточно успешным. На протяжении 1990-х гг. порядка 15 тыс. ученых и инженеров, выходцев из СССР, были трудоустроены в рамках системы промышленных парков, равно как и в небольших частных высокотехнологичных компаниях.

На процесс абсорбции