Читать книгу - "Плачь, Маргарита - Елена Евгеньевна Съянова"

— Говори. Что, язык не поворачивается? — угрюмо хмыкнул Рудольф. — Меня этой ночью уже пытались успокоить. Знал бы ты как…

— Расскажи.

Гесс некоторое время молчал.

— Адольф сказал, что дезинформации не было. Это он сам выдумал мое ранение как предлог, а Гиммлер и Борман помогли разыграть.

Лей почти минуту, вытянув руку, набирал в ладонь дождевую воду, потом плеснул ею себе на лицо.

— И… что… ты ответил?

— Не поверишь. Впервые в жизни я послал его к черту.

Дождь лил настоящий, весенний. Он то ослабевал, то снова усиливался; дорогу повсюду пересекали весело несущиеся к Шпрее потоки воды.

— Неужели тебе выпить не хочется? — угрюмо спросил Лей.

Гесс вместо ответа потянул его за рукав. Они зашли в какой-то ресторанчик, взяли бутылку водки и сели у окна. Выпив по стакану, посмотрели друг на друга. Рудольф налил по второму. Выпив залпом, спросил о младенце.

— Руди, подумай! Эльза здорова! В девяти случаях из десяти из этого выходят несравнимо тяжелее. А плод… Он еще не был тем, о ком можно думать, помнить… Эльза — вот надежда и… оправдание всему!

— Я вчера так боялся за нее, что ничего не соображал. Мне, наверное, следовало бы…

— Я скажу, что тебе следовало. Не вчера и не сегодня, конечно, но скорей, чем ты думаешь. Прости, я, может быть, грубо скажу. Так вот, единственное, в чем вы оба сейчас нуждаетесь, — это самый банальный секс. Тебе следовало бы провести в постели с женой хотя бы десятую часть того времени, что я провел со своими любовницами.

— Так искупать вину?

— Так получать наслаждение. С другой целью в постель с женщиной не ложатся, черт тебя подери!

— Искупление наслаждением?

— Пусть так. Я иногда гляжу на всех вас, и мне тошно делается! Благодетели нации! Ни одного довольного лица, ни одной радостной улыбки, ни одного нормального мужика! Если не импотент, так педераст; если не педераст, так девственник пятнадцатилетний! А Германия — та же баба, которую нужно уметь взять. Нужно, чтоб стояло!

— Погоди. — Рудольф слегка потряс головою. — Мне здорово в голову ударило, не соберу концов. Я, собственно говоря, хотел спросить…

— Вот я тебе и отвечаю! — Роберт придвинул к Рудольфу тарелку с ветчиной. — Ты давай закусывай.

— Роберт, я все-таки хочу увидеть сына.

Лей с досадой отвернулся и, позвав официанта, велел принести бутылку коньяка.

— Ты напоить меня задумал? — усмехнулся Гесс. — Не нужно, я хочу его увидеть, только и всего. Эльза не узнает.

Они снова вышли под дождь. Набальзамированное тельце младенца в крохотном гробу находилось в доме Геббельсов, и они поехали туда. В машине Лей налил коньяку в прихваченный с собой стакан и, заболтав Рудольфа, заставил-таки его выпить. Сам же больше не проглотил ни капли, решив после трех бессонных ночей не превышать своей «студенческой нормы», как он ее в шутку называл.

Рудольф долго смотрел на восковую маленькую куклу в кружевах, пораженный красотою крохотного точеного личика, медленно осознавая, что все слова Роберта были чистая ложь. Перед ним лежало чудесное дитя, которое вызвало в нем грусть и умиление. Рудольф был пьян; он понимал, что Лей напоил его специально для этой встречи, но ничего, кроме благодарности, не испытывал к другу. Ему хотелось плакать, и он плакал, не стыдясь своих слез. Магда тоже плакала. И на кладбище плакали все, кто там был, и, уже трезвея, Рудольф спокойно произнес про себя: «Дорогая, я похоронил нашего сына».

Прямо с кладбища Лей снова вынужден был отправиться к рейнцам, которые готовились хоронить своих покойников. Социалистическая зараза Отто Штрассера за сутки успела просочиться в ряды славных рейнских штурмовиков, и Роберту пришлось из последних сил толковать и перетолковывать не остывшим от боя парням преимущества нацистской программы. Лишний раз он убедился в том, как мало бывшие солдаты и безработные вникают в суть дела, как дешево покупаются на ловко скроенные фразы и грубую ложь. В эту ночь он совершенно не церемонился. Чтобы скрыть крайнюю усталость, из апатии перешедшую в истерику, он попросту выпустил эту истерику наружу в стиле фюрера. Получилось эффектно. Рейнцы устроили такой шум, что разбуженный своим агентом среди ночи Гиммлер примчался в их временную резиденцию с отрядом СС, но Лей его успокоил. Гиммлер помог ему незаметно исчезнуть, когда Роберт пожаловался, что едва держится на ногах, и они вдвоем покинули гудящую гостиницу. Прежде чем разъехаться по домам, Роберт спросил рейхсфюрера СС о том «дезинформаторе», что якобы видел вчера раненого Гесса. Генрих отвечал, что дезинформатора нашли и он будет строго наказан.

— Едва ли фюрер этого хочет, — осторожно заметил Лей, следя за реакцией Гиммлера, который принялся протирать очки. — Если тот, кого вы… наметили, еще не знает о своей роли, лучше дайте ему другую, — продолжал он уже уверенней. — Об этом эпизоде всем полезно забыть.

— Я понял вас, — спокойно ответил Гиммлер.

«Нет, не напрасно я не хотел оставлять их наедине», — подумал Роберт, вспомнив вчерашнюю ночь в «Шаритэ». Фюрер гениален, когда повелевает обожающей его толпой, но он мало смыслит в душах тех, кого любит сам. Вернувшись домой, Лей обнаружил Гесса спящим у себя в кабинете, за столом, и, разбудив его, спросил, для чего он тут мучается.

— Я тебя ждал, — улыбнулся Рудольф. — Мы с Эльзой гадали, какая из спален твоя, да так и не разобрались.

— Черт знает что! — рассердился Роберт.

— Ну извини, пожалуйста. Мы решили, та, что с эркером, где померанцы цветут.

— Какие померанцы? О Господи! Если бы я тебя не знал, решил бы, что ты издеваешься! Лучше скажи, как Эльза?

— Спокойна.

— А девицы?

— Плачут, шепчутся… Адольф предложил отпустить их в Вену к его родственникам. Так все-таки где ты…

— Здесь! На этом диване! Я о нем целый день мечтал. Спокойной ночи.

Он сел на диван, начал снимать плащ и тут же уснул. Рудольф некоторое время смотрел на него, припоминая, чего так и не успел сказать.

Вдвоем с Гретой они раздели Роберта. Сестра постелила постель, и они уложили его, бережно и ласково, впервые вместе переживая одно и то же чувство и радуясь ему, уничтожившему все непонимания и обиды последних дней — все, что мучило их и разъединяло. Они вновь ощутили себя близкими, родными и, в сущности, очень похожими — братом и сестрой.

Рудольф погасил верхний свет, оставив лишь настольную лампу, и они еще долго сидели рядом в кабинете Лея, обнявшись, и говорили о похоронах, о том, как сообщить родителям, об Ангелике, о Магде Геббельс, Грегоре Штрассере — обо всех, кто был с