Читать книгу - "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома - Сергей Михайлович Соловьев"

сознании своего царского достоинства Иван хорошо понимал, что ответ его на письмо Курбского есть недостойная царя слабость; но, как уже выше сказано, Иван был человек чувства и потому не выдержал; раскаяние в этой слабости видно из некоторых слов царя, напр.: «О провинении же и прогневании подовластных наших перед нами: доселе руские владетели неизтязуемы были ни от кого же, но повольны были подовластных своих жаловати и казнити, и не судилися с ними ни перед кем; и аще же и не подобает рещи о винах их, но выше реченно есть»{1080}.

На обвинения в жестокости царь отвечает: «Жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольныж есмя»; на обвинение в облыгании своих подданных изменою Иван отвечает: «И аще аз облыгаю: о ином же истина о ком явится? Чесо ради нам сих облыгати? Власти ли своих работных желая, или рубища их худа; или коли бы их насыщатися?»{1081}

Но выставляя права своей власти, вооружаясь против старинных притязаний, Иван должен был вооружиться еще против других притязаний: Курбский принадлежал к той партии, которой главою был священник Сильвестр; мы упоминали уже, как неограниченная доверенность и уважение царя к Сильвестру подали последнему повод вмешиваться в политические дела, идти в них наперекор Ивану, которого превосходства умственного Сильвестр; к несчастию для себя и для своих, не сознал. Вот почему, когда притязания Сильвестра повели к борьбе, когда неблагоразумное поведение его во время болезни царской поселило в душе Ивана вместо любви и доверенности ненависть и недоверчивость, то с тем вместе уважение уступило место презрению, и царь в письмах к Курбскому называет Сильвестра невеждою: «Или мниши сие быти светлость благочестивая, еже обладатися царству от попа невежи? Нигдеже бо обрящеши, иже не ра-зоритися царству, еже от попов владому. Ты же убо по что ревнуеши? Иже во грецех царствие погубивших и турком повинувшихся? Сию убо погибель и нам советуеши?»{1082}

Мы видели, что Курбский, защищая дружинный обычай совета, мастерски выбрал примеры из Св. Писания; царь, отстаивая свои права от притязаний сторонников Сильвестра, не менее удачно пользуется библейскими примерами; он пишет Курбскому: «Воспомяни же, егда Бог, изводяще Израиля из работы, егдаубо постави священника владетилюдьми, или многих рядников? Но единаго Моисея, яко царя, постави владетеля над ними; священствовати же ему не пове-ле, но Аарону брату его повеле священствовати, людскаго же строения ничего не творити; егда же Аарон сотвори людские строи, тогда и от Бога люди отведе. Смотри же сего, яко не подобает священником царская творити. Тако же Дафан и Авирон хотеша восхитити себе власть, и сами погибоша; и какову Израилю погибель наведоша? Еже вам бояром прилично! После того же, бысть судия Израилю Исус Навин, священник же Елеазар; оттоле, даже и до Илии жреца, обладаху судии: Иуда и Барак, и Иефоае, и Гедеон и инии многии, и каковы советы и победы на противные поставляху и Израиль спасаху! Егда же Илия жрец взя на ся священство и царство, аще сам праведен бяше и благ, но понеже обоюду припадши богатству и славе, како сынове его Офни и Финеес заблудиша от истины, и как сам и сынове его злою смертию погибоша и весь Израиль побежден бысть до дни Давыда царя. Видиши ли, яко священство и рядничество не прилично царским владети»{1083}.

Я сказал прежде, что Иван, начитавшись Библии и римской истории, хотел быть таким же царем на Руси, каким были Давид и Соломон в Иерусалиме, Август, Константин и Феодосий в Риме. При таких стремлениях ему, разумеется, был чрезвычайно оскорбителен грубый тон боярина князя Курбского, помнившего свое происхождение от одного родоначальника с царем; вот почему Иван в неумеренно гневных выражениях напоминает Курбскому о должном уважении к особе царя примером из византийской истории: «И может ли сие невежда разумети, якож ты, собака, и того ге рассудишь, како трие патриарси собрашася со множеством святителей к нечестивому Феофилу царю, и многосложный свиток написаша, таковая ж хуления, яко же ты, не написаша, аще и нечестив бяше царь Феофил»{1084}.

Я упомянул также, что в переписке своей и Курбский, и царь иногда проговариваются, высказывают свои задушевные мысли и чувства; так, в письмах Курбского высказался вполне потомок лишенных владения князей; Иван не раз обнаруживает главную причину ненависти своей к боярам, именно не признание царем сына его Димитрия. Оправдываясь в казни бояр, царь говорит, что они превзошли всех изменников древней истории, говорит, что св. Константин казнил родного сына, св. Феодор Ростиславич, предок Курбского, пролил в Смоленске множество крови в самую Пасху, что Давид казнил своих изменников, и, след., московские бояре должны быть также казнимы, потому что они «Богом им даннаго и рождшагося у них на царстве, царю преступив крестную клятву, отвергоша, и елико возмогоша злая сотвориша, всячески, словом и делом и тайными умышлениями; и чесому убо они сих неподобнее злейшим казнем?»{1085} В другом месте царь говорит: «Како же убо доброхотных сих изменников наречеши? Яко же убо во Израили, еже со Авимелехом от жены Гедеоновы, сиречь наложницы, лжею согласившеся и лесть сокрывше, воедин день избиша семдесят сынов Гедеоновых, еже убо от законных жен ему быша, и воцариша Авимелеха: тако же убо и вы собацким своим, изменным обычаем хотесте во царствии царей достойных истребити, и аще не от наложницы и от царствия расстоящася колена хотесте воцарити. И се ли убо доброхотны есте и душу за мя полагаете, еже подобно Ироду ссущаго млека младенца, смертию пагубною хотесте света сего лишити, чюжаго же царствия воцарствити? Се лй убо за мя душу полагаете и доброхотствуете?»{1086} В другом месте, описав явления, имевшие место во время его болезни, Иван заключает: «Се убо нам живым сущим такова от своих подовластных доброхотства насладихомся: что же убо по нас будет?»{1087}

Если Курбский, боярин и потомок ярославских князей, ведет начало зла от Ивана III, если он называет кровопийственным весь род московских князей, то Грозный, с своей стороны, знает также старину, знает, откуда, когда и как началась борьба, которую ему суждено было довести до такой ужасной крайности; если Курбский называет Ивана «лютостию, рожденною в законопреступлении и сладострастии»{1088}, то Грозный, с своей стороны, считает себя вправе называть Курбского рождением исчадия ехидного, изменником прирожденным. «Извыкосте, — говорит царь, — от прародителей своих измену чинити, яко же дед твой князь Михаило Карамыш со князем