Читать книгу - "Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры - Егор Станиславович Холмогоров"

Иллюзия воображаемого бесстрастия может обманывать собою физического человека лишь в течение того времени, пока он не испытывает страданий жизни, или пока сознание страданий не является господствующим элементом в его представлении процесса жизни.

Человек может воображать о себе, что будто он совершенно не имеет никаких помышлений о счастии только в том случае, когда в действительности он доволен своей жизнью и чувствует себя счастливым. Но стоит только разрушиться этому довольству человека, как вместе с ним немедленно же исчезает и мнимое равнодушие его ко всяким условиям жизни, потому что чувство страдания с роковой силою заставляет человека искать непременного изменения наличных условий жизни.

Фактическое господство этого чувства в сознании человека с роковой силой заставляет его не только обращаться к идеальному построению жизни без всяких мучительных страданий, но и стремиться к фактическому осуществлению этого построения в создании новых условий жизни».

Таков материальный идеал счастья — испытывать только причиняющие удовольствие восприятия. Разумеется, это невозможно, поскольку мир полон суровой, жестокой к человеку необходимости, но деятельность ищущего счастья человека подчинена принципу максимально комфортного приспособления к миру. Но вот парадокс: поскольку приносящее удовольствие восприятие — это чисто пассивное состояние, такого рода поиск счастья превратил бы человека в абсолютно пассивную вещь внешнего мира.

Мысль, которая больше самой себя

Наше представление о мире и о себе черпается нами не откуда-то, а из нашего же сознания. Наше самосознание (тут Несмелов опирается на Декарта) — это единственный жизненный факт, который мы, безусловно, не можем оспорить. Человек не дан себе как вещь среди других вещей, он дан себе как «я», мыслящее и сознающее.

Присмотревшись к своему внутреннему опыту, человек обнаружит, что внешний мир является ему не в готовом виде, а формируется его собственной, активно действующей мыслью. Эта мысль не просто «обрабатывает» данную нам чувственную реальность (это было бы просто повторением аргументации Канта) — мы обнаруживаем, что наша мысль свободно и творчески «перешивает» ткань этой реальности, создавая план её пересоздания и преобразования. А наша практика подтверждает (Несмелов приводит в пример происхождение сельского хозяйства), что этот план реалистичен и действительно работает.

Оказывается, что человек не столько приспособляется к миру, сколько приспособляет мир к себе. Наша мысль больше налично данного нам в ощущении мира. Наше сознание тяготеет к свободе в нашем обращении с миром, со своим собственным содержанием. Человек как духовная реальность сознает себя больше своей физической реальности и ощущает неустранимое стремление к тому, чтобы быть причиной для самого себя, быть осуществлением свободы.

Человек может разумом и волей не хотеть того, к желанию чего принуждают его внешние впечатления и «поиск счастья». Аскетизм, способность к самоотречению, самоограничению и самопреодолению, есть фундаментальное основание свободы воли.

«Действительная свобода человеческой воли раскрывается лишь в той мере в какой человек может хотеть не делать того, чего он хочет… Хотеть чего-нибудь и иметь возможность исполнить хотение своё и всё-таки не сделать того, что хочешь, во имя признанного правила жизни, — это высочайшая мыслимая степень развития свободы воли».

Никакие события внешнего мира, никакая необходимость физической природы не могли бы породить это понимание человеком своей идеальной мерки и это стремление к свободе. А, значит, идеальная природа человеческого духа есть данность, есть главный факт человеческого самосознания.

Спору нет, европейская мысль ХХ века вся была построена на отрицании предпосылок несмеловской философии. От З. Фрейда и Л. Витгенштейна до М. Фуко и П. Бурдье философы, психологи, социологи доказывали, что человек не знает самого себя, что его мышление полно скрытых предпосылок, создаваемых бессознательным, культурными парадигмами, ловушками языка и устоявшимися социальными практиками. ХХ век поставил под сомнение главную несмеловскую предпосылку, задав вопрос: «А я ли мыслю? Или мыслит некто и нечто вместо меня, а моё „я“ является всего лишь культурной и психологической иллюзией?» И в жерновах этого гуманитарного гиперкритицизма несмеловская философия должна была быть перемолота без остатка.

Но ничего подобного не произошло, напротив, конструкция Несмелова охватывает своим объяснением и все эти теории. Тяготеющие над человеческой мыслью предпосылки — это часть той внешней реальности, которая проникнута законом принудительной необходимости. Разумеется, в эту реальность входят не только горы, моря, ветра, животные, бактерии, но и комплексы идей, слов и культурных практик, имеющие всё то же свойство принудительной необходимости. То, что мы способны осознавать и критиковать свои образы и представления, то, что мы способны поставить под сомнение своё «Я» и говорит об истинной свободе нашего самосознания. Мысль человека оказывается больше себя самой и способна себя корректировать и изменять. Личность человека оказывается больше его природы и способна обозначать для неё новые горизонты жизни.

В конечном счете, наш ум, если он высокоразвит, неизменно оказывается больше самого себя. «Богатство развитого ума заключается вовсе не в том, что он в каждое данное время фактически владеет огромным запасом своих продуктов, а лишь в том, что каждое данное явление он последовательно в силу разнообразных ассоциаций может связать с целой массой пережитых им явлений и установить между ними такие отношения, какие для бедно жившего ума окажутся совершенно непонятными и даже просто немыслимыми».

Парадокс Несмелова

Идеальная способность нашего духа ещё не означает действительной возможности его осуществления. В своём повседневном бытии мы сталкиваемся с тем, что живем и можем жить только под диктатом внешней природы — будь то всемирное тяготение и климат, наша биологическая реальность или власть социума и дискурса. Но наша духовная природа сигнализирует об этом единственно возможном для нас бытии как о неправильном, не соответствующем нашей истинной природе, которую мы обнаруживаем в своем самосознании и мысли. И здесь философ формулирует центральный парадокс человеческого бытия, который по праву может быть назван «парадоксом Несмелова»: «Человек неизбежно вступает в замкнутый круг загадочных противоречий. Он сознает, что в пределах и условиях наличного мира он живет именно так, как только и можно ему жить по физической природе. И в то же самое время он сознает, что эта единственно возможная для него жизнь не соответствует его духовной природе. Между тем, та идеальная жизнь, которая бы соответствовала его духовной природе, не может быть достигнута, потому что она противоречит условиям физической жизни. В сознании и переживании этих взаимных противоречий человек необходимо приходит к сознанию себя как загадки в мире».

Итак, человек не то, что он есть. Человек как данность не то, что он ощущает