Читать книгу - "Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин"

«В последний период у него была мания преследования. Настолько он издергался, настолько его подтачивали, раздражали, настраивали против того или иного – это факт. Никакой человек бы не выдержал. И он, по-моему, не выдержал. И принимал меры, и очень крайние. К сожалению, это было. Тут он перегнул. Погибли такие, как Вознесенский, Кузнецов… Все-таки у него была в конце жизни мания преследования. Да и не могла не быть. Это удел всех тех, кто там сидит подолгу»[830].

Но многие выходцы из Ленинграда счастливым образом избежали страшной участи. По большей части это касалось тех, кто перебрался из Ленинграда в ЦК вместе с Ждановым в 1945 г. или ранее; практически не пострадали литераторы и ученые.

В крайне щекотливой ситуации оказался обладатель ленинградского «провенанса», член Политбюро ЦК ВКП(б) А. Н. Косыгин, которого нетрудно было присоединить к «ленинградскому делу»; не говоря уже о его дружеских отношениях с Вознесенским и Кузнецовым. Кроме того, Косыгин был предшественником М. И. Родионова на посту предсовмина РСФСР, также, несомненно, имел, как занимавшийся легкой промышленностью, отношение к Всероссийской оптовой ярмарке. Хотя Косыгин еще в 1939 г. был переведен с поста председателя Ленгорисполкома в Москву и назначен наркомом текстильной промышленности, связи с Ленинградом он не прерывал: «В период вражеской блокады Ленинграда Алексей Николаевич по поручению правительства провел большую работу по эвакуации из осажденного города населения и промышленного оборудования, а также по снабжению трудящихся Ленинграда топливом»[831]. В 1946 г. он был избран в Верховный Совет СССР по Ленинградскому сельскому округу (включавшему тогда Ленинградскую и прилегающие области).

Хрущев вспоминает:

«Косыгин тоже висел на волоске. Сталин рассылал членам Политбюро показания арестованных ленинградцев, в которых много говорилось о Косыгине. Кузнецов состоял с ним в родстве: их жены состояли в каких-то кровных связях[832]. Таким образом, уже подбивались клинья и под Косыгина. Он был освобожден от прежних постов и получил назначение на должность одного из министров[833]. Раньше он был близким человеком к Сталину, а тут вдруг все так обернулось и такое получилось сгущение красок в “показаниях” на Косыгина, что я и сейчас не могу объяснить, как он удержался и как Сталин не приказал арестовать его. Косыгина, наверное, даже допрашивали, и он писал объяснения. На него возводились нелепейшие обвинения, всякая чушь. Но Косыгин, как говорится, вытянул счастливый билет, и его миновала чаша сия»[834].

«Ленинградское дело», позволившее Маленкову и Берии освободиться от серьезных конкурентов в сталинском окружении, не только вычистило Ленинград и освободило аппарат руководства страны от многих ждановских выдвиженцев, но и лишило страну того человека, который, возможно, мог бы принести немало пользы, – Николая Вознесенского. Здесь мы согласимся с осторожным выводом Г. В. Костырченко, заключавшим, «что “ленинградская” политическая ветвь ‹…›, так безжалостно обрубленная с древа национальной государственности, могла бы в перспективе стать для страны весьма плодоносной»[835].

Нельзя обойти вниманием и то обстоятельство, что «ленинградское дело» носило не только кулуарный характер, отражающий беспрецедентную межклановую борьбу в окружении Сталина, в которой диктатор сам был наблюдателем и судьей. Важно отметить, что «ленинградское дело» отражает борьбу двух внутриполитических направлений в послевоенной политике СССР и демонстрирует выбор, который сделал Сталин, вырезав ленинградцев. По сути, Сталин, принося в жертву одну из двух крупных групп своего окружения, делал не только и не столько личностный выбор, сколько выбирал между двумя перспективами развития СССР, которые для него ассоциировались с каждой из этих группировок[836].

Ленинградская группа и Н. А. Вознесенский как наиболее яркий ее представитель олицетворяли своей деятельностью не только наследие Жданова в области пропаганды и агитации, но и попытки изменений в вопросах партийного строительства (разработки новой программы партии с элементами либерализма); и если всякие партийные изменения были табуированы Сталиным, то в социальной политике послевоенных лет – главной заслуги ленинградцев – происходили робкие изменения к лучшему: государственное планирование с социальной направленностью, развитие легкой и текстильной промышленности, денежно-ценовая политика с ориентацией на рядовых граждан…

Что касается группы Маленкова – Берия, то Маленков был, по сути, заместителем Сталина по партии и постоянно представлял вождю доказательства своей исполнительности и понимания целей и принципов партийного строительства. В руках Берии же было сконцентрировано все то, что и ныне ассоциируется с системой власти, – так называемые силовые ведомства и военно-промышленные организации, в числе которых – Спецкомитет по созданию атомной бомбы. Когда же 29 августа 1949 г. в Семипалатинской области Казахской ССР произошло успешное испытание первой советской атомной бомбы, то серьезное доверие Сталина к группе Маленкова – Берии кристаллизовалось. Л. П. Берия и И. В. Курчатов в том же году были пожалованы званием «Почетный гражданин СССР», оставшись первыми и последними обладателями такого титула.

Не зря арест Вознесенского последовал позднее других членов «антипартийной группы» – 26 октября 1949 г., когда авторитет Маленкова и Берии возрос в глазах Сталина до немыслимых ранее высот. Именно тогда, создав «свою» атомную бомбу, Сталин лишний раз убедился в эффективности созданной им репрессивной партийно-государственной машины – безошибочной «вертикали власти». Именно этот успех во многом предопределил столь трагический исход не только «ленинградского дела», но и всего направления советской послевоенной политики: создание вооружений, укрепление силовых ведомств и органов государственной безопасности как средств подавления внешнего и внутреннего «врага», идеи мирового господства и призрачного построения коммунизма.

Одним из последствий «ленинградского дела», важным в контексте нашего сюжета, явилось выкорчевывание сведений о его фигурантах, в результате чего чрезвычайно сильно пострадали документы, освещающие историю Ленинграда 40-х гг., включая блокаду. Было уничтожено огромное количество архивных документов не только политического, но и хозяйственного характера. Был закрыт Музей обороны Ленинграда, большая часть пленок в фонотеке Ленинградского радиокомитета была размагничена; 17 февраля 1950 г. бюро Ленинградского горкома ВКП(б) приняло секретное постановление «Об изъятии политически вредных книг и брошюр из библиотек Ленинграда», согласно которому книги о фигурантах дела (или же книги с их упоминанием или цитатами из их речей) изымались из библиотек[837]. Библиотеки союзного и республиканского подчинения, которые не могли уничтожать издания, переводили книги в спецхран; повсеместно были запрещены к выдаче читателям даже ленинградские газеты прошлых лет. В ГПБ была уничтожена созданная во время блокады и войны уникальная картотека (более 100 тыс. карточек), в которой были подробно расписаны не только отдельные ленинградские издания, но и газетные и журнальные статьи[838]. Память о тех, кто долгие годы стоял у руля, выкорчевывалась испытанными способами. Сведения о Ленинграде 40-х гг. сохранились полностью лишь в центральных ведомственных архивах –