Читать книгу - "Столетняя война. Том III. Разделенные дома - Джонатан Сампшен"

очень легким для церкви, даже при трехкратном превышении ставки, выплачиваемой мирянами. Несомненно, многие были согласны с Джоном Робинетом, молодым домашним слугой из Ноттингема, который протестовал, когда его арестовали за неуплату налога, что это "несправедливо и неразумно, что он должен платить столько, сколько должен платить более богатый гражданин". Тем не менее, четыре пенса не были огромной суммой — примерно дневной заработок плотника или две трети дневного заработка лучника. Палате Общин было хорошо известно о повышении заработной платы после великих эпидемий, что способствовало снижению доходности земли с середины века. Парламентарии, как и их предшественники в 1371 году, должны были полагать, что существует большое количество людей, которые при старой системе не попадали под налогообложение, но могли позволить себе платить. В благополучные годы этот расчет, вероятно, был бы оправдан. Но в 1377 году он оказался серьезным просчетом. Чтобы оправдать ожидания Палаты Общин, в стране должно было быть около 2.300.000 взрослых налогоплательщиков-мирян. На самом деле около 1.355.000 мирян были оценены в 22.586 фунтов стерлингов, что составляло менее двух третей от традиционной субсидии. Такое расхождение частично объясняется тем, что Палата Общин переоценила численность взрослого населения Англии, а частично, несомненно, снисходительностью местных асессоров и некоторыми уклонениями и мошенничеством. Налог на священнослужителей принес всего 800 фунтов стерлингов по сравнению с 15.000 фунтов стерлингов, которые традиционно получали с десятины церковников. Эти исключительно низкие суммы совпали с одним из худших периодов для таможенных поступлений за последнее время. В результате английское правительство столкнулось с возобновлением войны в 1377 году с общим объемом поступлений от налогообложения менее 60.000 фунтов стерлингов, что было примерно вдвое ниже среднего уровня для того периода[392].

* * *

В начале марта 1377 года, через несколько дней после роспуска Парламента, Совет получил первое представление о масштабах французских военных планов на лето, когда узнал о планируемом вторжении в Уэльс. Сэр Томас Фельтон, сенешаль Гаскони, сообщил, что сэр Джон Минстерворт был схвачен гасконским оруженосцем в Наварре по пути к кастильскому двору. Его привезли в Бордо и посадили на корабль, направлявшийся в Англию. Бумаги Минстерворта рассказали большую часть истории, а остальное из него вытянули под пытками в лондонском Тауэре. Он был осужден, повешен и четвертован, в пример другим задумавшим измену. Вскоре после этого стало известно о переговорах французского правительства с шотландцами, когда Карл V решил послать одного из своих личных секретарей, Пьера Бурназо, с секретной миссией для согласования планов с шотландцами. К несчастью для Бурназо, его вычурные манеры и дорогая обеденная посуда выдали его. В порту Дамм его задержали офицеры графа Фландрии, когда он собирался сесть на корабль в Эдинбург, и обвинили в ведении дел французского короля во Фландрии без согласия ее правителя[393].

Эти сообщения усиливали чувство уязвимости англичан. Королевский Совет почти непрерывно заседал в течение весны. Великие люди королевства собирались примерно раз в месяц, чтобы обсудить состояние переговоров с Францией и ведение войны, которая должна была последовать за их крахом. Гарнизоны Бервика и Лохмабена на шотландской границе были усилены. Хотя французские министры отказались от своих планов в отношении Уэльса, как только секретность приготовлений была утеряна, валлийский паладин сэр Дигори Сэй был послан туда с поручением взять на себя ответственность за его оборону. В княжество было направлено триста английских воинов. Все крупные валлийские замки были отремонтированы и восстановлены, их гарнизоны приведены в порядок и оснащены артиллерией. По крайней мере, в Уэльсе у англичан было преимущество — разведка подсказывала им, где ожидать нападения. Проблема во всем остальном заключалась в огромной протяженности побережья, которое нужно было защищать от атаки, точное направление которой невозможно было предсказать. Береговая охрана была выставлена вдоль южного и восточного побережья. Гарнизоны были размещены на острове Уайт и в портах Девона и Корнуолла, все они были целями предыдущих французских рейдерских кампаний. Лондон, который уже тридцать лет не был целью нападения, был приведен в состояние готовности: на стенах выставили дозоры, а горожане сформировали отряды самообороны. Весь флот северного адмиралтейства и большинство кораблей западного были сосредоточены в Темзе[394].

Больше всего в этих условиях герцогу Ланкастеру нужно было время. В течение пяти месяцев, с февраля по июнь 1377 года, англичане пытались отсрочить грядущий конфликт, вдохнув жизнь в заглохшие переговоры с Францией. Папские легаты провели большую часть января и февраля в Париже, пытаясь убедить Карла V продлить перемирие. Трудность, как они обнаружили, заключалась в длительном времени подготовки, необходимом для проведения любой крупной морской кампании, а это означало, что Карл V уже был готов к практическим действиям. Кастильцы оказались в таком же положении. Флот Энрике II готовился к действиям в Севилье. Его послы в Париже возражали против любых переговоров с англичанами. Из Вестминстера Совет послал в Париж герольда, чтобы узнать новости. Они уполномочили графа Солсбери, который с осени прошлого года постоянно проживал в Брюгге, заключить перемирие на два года. Но когда в начале марта конференция в Брюгге открылась вновь, французским послам нечего было предложить, кроме приглашения встретиться снова на границе Кале и продления перемирия всего на один месяц до 1 мая. Вскоре после этого перемирие было продлено до середины лета, 24 июня. В начале апреля послы обеих стран в последний раз покинули Брюгге.

В Пикардии произошел краткий эпилог этой истории. В мае папские легаты расположились в городе Монтрей в Понтье и попытались возобновить там работу конференции. Оба правительства отправили торжественные посольства в знак важности, которую они придавали этому событию. Англичане отправили канцлера и камергера, а также графа Солсбери, пуатевинского дворянина Гишара д'Англе и множество клерков и чиновников, включая поэта Чосера. Карла V представляли его собственный канцлер Пьер д'Оржемон, его главный камергер Бюро де Ла Ривьер, а также два епископа и два графа. Зять Эдуарда III Ангерран де Куси, хотя формально и входил в состав французской делегации, действовал как нейтральный посредник, насколько это было возможно. В отчете французского канцлера о ходе процесса более или менее признается, что все это было грандиозным фарсом[395].

Как писал Оржемон и, вероятно, говорил, у французского короля не было причин быть особенно сговорчивым. В середине мая, пока дипломаты спорили в Монтрее, Карл V отправился в Нормандию, чтобы осмотреть королевский флот галер и баланжье в арсенале в Руане. В начале июня этот флот двинулся вниз по течению к своей морской базе в Арфлёре. В ближайшие дни к ним присоединился объединенный галерный флот Кастилии и Португалии. Все эти международные силы насчитывали от пятидесяти до шестидесяти кораблей, включая тридцать шесть галер.