Читать книгу - "На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев"

рассказывает анекдоты, а Аллочка заливисто и по-детски хохочет. На крутых подъемах Аллочка оставляет Авенира и старательно поддерживает меня под локоть. Заблоцкий хитро щурится и шепчет мне в ухо:

– Тебе не кажется, что ты слишком легкомысленно вскружил голову этой совсем еще юной девочке? Молодой, раненый офицер – опасный предмет для обожания. Тем более что офицер этот через несколько дней вновь уезжает на фронт?!

Я рассмеялся. Но замечание его мне льстило. Кроме того, Аллочка мне и самому нравилась, и мои отношения с ней отличались искренностью.

К тому времени, как мы обошли крепость, солнце окончательно село, наступили сумерки. В воздухе повеяло сыростью. И мы вернулись.

4 мая. И вчера, и сегодня, вечерами, бродим мы с Аллочкой вдвоем по городу. Вечера тихие, теплые – прекрасные вечера. Луна входила в фазу полнолуния, освещая своим холодно-зеленоватым отсветом руины старинных стен и башен.

Все тут дышит романтикой Вальтера Скотта или Дюма. О реальной угрозе – о встрече с некоей темной личностью: дезертиром, вором, бандитом, каких тогда по городам шаталось немало, мы не думали и никого и ничего не опасались. Время далеко за полночь, а мы все бродим и бродим среди этих таинственных развалин, освещенных луной. Мы счастливы, и возвращаться домой нет ни сил, ни желания. Потом мы сидим на скамейке у ворот какого-то разрушенного дома. Ее голова припала к моему плечу, и своей маленькой ручкой она гладит мою ладонь. Тишина. И тишина эта вливается в душу неиссякаемой силой надежды – того самого чувства, без которого, очевидно, невозможна и сама жизнь. Мы оба молчим, сознавая, что слова не нужны, что словами можно только солгать. Разрушить то блаженное состояние, в котором мы теперь пребываем. Время близится к четырем утра, и нужно возвращаться. Возвращаться в душную комнату нашей ночлежки. Чтобы хоть как-то продлить время, мы идем к дому окольными путями, идем по улицам разбитого войной города. Ухватившись за рукав шинели, она трется щекой о колючий ворс сукна.

– Что? – спрашиваю я.

– Так, ничего, – отвечает она, но в голосе ее я различаю еле сдерживаемые слезы.

Вот и дом. Из отворенной двери пахнуло спертым воздухом. Осторожно ступая между спящими на полу, пробираемся мы к месту своего ночлега. У дощатой каморки постояли минуту, и она проскользнула в дверь. Я раздеваюсь и ложусь у себя в углу на носилки. За перегородкой слышен грудной, раздраженный голос ее отца, выговаривающего ей упреки.

9 мая. Утро. Полк грузится в эшелоны на станции Порхов-Товарная. Заметно похолодало. Дует сильный, пронизывающий ветер, идет дождь со снегом. Все офицеры полка, без исключения, заняты погрузкой. И лишь я один могу спокойно прогуливаться по платформе. Аллочка, в своем черном демисезонном пальто, черном берете и хромовых сапожках, ходит рядом со мной, опустив голову. Изредка она бросает на меня робкий и унылый взгляд, натянуто улыбается и смахивает слезы с густых и длинных ресниц.

– Ты пиши мне, – шепчет она, – не забывай.

Раздается команда: «По вагонам!» Я обнимаю ее. Она тянется ко мне, приподымаясь на пальчиках в своих сапожках. Последний поцелуй. Гудок паровоза. Эшелон дергается, клацает буферами и, наконец, набирает ход. Я вижу ее черный грустный силуэт на мокрой, сверкающей отраженным светом, пустой платформе. Мы видимся в последний раз, и оба сознаем это – сознаем, что между нами пропасть, преодолеть которую не в силах ни она, ни я. И пропасть эта не конкретная, не бытовая. Но никакими словами не объяснимая.

10 мая. Проехали город Лугу. Сыплет беспросветный, нудный дождь. Всюду следы недавних боев. Но зимой все это было припорошено снегом, а теперь вот оголилось. Какие-то люди в старых и рваных телогрейках, худые и изможденные, ковыряются среди развалин в раскисшей весенней земле. Растаскивают искореженный хлам, остатки изуродованной военной техники и вооружения.

И мая. Эшелон прибыл в Ленинград. И пока мы объезжали город с юга на север, на путях нас встречали родственники тех, кто в полку числился коренными ленинградцами. Их много, и все они рады вновь увидеть своих близких. Вон капитана Богданова обнимает маленькая старушка, верно мать; потом на шее виснет тонконогая девчонка – это уж точно дочь. А вот, вероятно, и жена. Богданов весело смеется. По путям прохаживается техник-лейтенант Карпушин. А там еще кто-то и вдали еще. В полку много ленинградцев. Семьи некоторых пережили блокаду. А кое-кто только что вернулся из эвакуации, и близкие люди видятся впервые после долгой разлуки. И я им искренне завидую.

12 мая. Полк разгружается на станции Левашово, в пятнадцати километрах на север от Ленинграда по Финляндской железной дороге.

Лишь только машины и орудия снимали с платформы, их сразу же, не задерживаясь и не концентрируясь вблизи станции из-за опасения налета с воздуха, самостоятельно небольшими партиями отправляли к месту назначения: лес в полутора километрах западнее населенного пункта Новоселки.

Дорога идет через Парголово, и заблудиться тут невозможно. По шоссе от Левашова до Новоселок километров одиннадцать. Лагерь, предоставленный полку, в невысоком березовом лесу с густым мелким подлеском. Это дает нам возможность великолепной маскировки с воздуха. Погода установилась солнечная, земля просыхает, и машины довольно-таки легко встают на свои места.

Новоселки – типичный пригородный питерский поселок. Обилие фешенебельных когда-то дач, рубленных из добротного леса, с резными украшениями, пристройками в виде террас, веранд, балконов, мезонинов и замысловатых башенок в «готическом» стиле. В дачах размещаются какие-то летные, инженерные части, артиллеристы-зенитчики, топографы, связисты. Среди военнослужащих много девушек – одни из них ходят в гимнастерках и юбках, другие – в аккуратных форменных платьях и фетровых беретах.

13 мая. Командир полка, в сопровождении начальника штаба, уехал в Ленинград, в Смольный, в штаб Ленинградского фронта.

Вернувшись из поездки, майор Шаблий собрал совещание, на котором присутствовали офицеры управления полка и служб и командиры дивизионов со своими штабами.

– Наша часть временно находится в непосредственном распоряжении штаба артиллерии фронта. – Голос командира полка звучит совсем тихо и даже глухо.

Теперь-то я знаю: когда в голосе Шаблия нет звенящих металлических нот, нет резкости в тембре, можно быть уверенным, что все спокойно и события развиваются благополучно. Так, как надо.

– Нам поставлена задача, – продолжал командир полка, – в течение двух недель привести себя в порядок: пополниться личным составом, восполнить в боях утраченное вооружение и технику. И быть готовым во всеоружии к предстоящим боевым действиям на этом участке фронта. Далее командир полка углубился в рассмотрение конкретных деталей предстоящей деятельности на уровне штаба полка, отдельных служб, на уровне дивизионов и батарей.