Читать книгу - "Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - Владилен Николаевич Виноградов"

Крымскую войну румынские унионисты восприняли как ниспосланный свыше шанс добиться желаемого объединения Молдавии и Валахии – «Европа» сплотилась против покровителя местных феодалов, самодержавия. Наполеон III пользовался в их среде репутацией радетеля принципа национальности. На Западе придавали большое значение стратегическому положению Дунайских княжеств – латинского острова в славянском море Юго-Восточной Европы. Г. Лейрд говорил на заседании палаты общин: «Создается впечатление, что Провидение поместило это чуждое племя в гущу славянской расы. Мы упустили золотую возможность обратить эти провинции в барьер на пути российских амбиций»[574]. Луи Наполеон был не прочь допущенную ошибку исправить, а заодно и утвердиться на земле ему не чуждого племени У унионистов головы кружились от открывшихся возможностей. Возникавшие планы сильно отдавали маниловщиной. А. Голеску-Албу предлагал эмигрантам вернуться в княжества и начать там восстание, на нужды которого парижские единомышленники пришлют 20 тысяч винтовок. Если же дипломатия пожертвует румынскими интересами – поднять на борьбу всех турецких христиан, вместе с итальянцами, поляками и венграми обрушиться на Австрию, после разгрома которой двинуться на Россию[575]. Вспышкопускательство отклика не встретило, но унионистам удалось привлечь к румынским проблемам благожелательный интерес европейской общественности.

Некоторым изгнанникам пришлось избавляться от репутации опасных революционеров. Так, братья Думитру и Ион Брэтиану входили в руководимый Д. Мадзини Центральный революционный комитет. Ион в 1853 году опубликовал брошюру «Песнь Румынии», в которой проклинал иноземных тиранов и их местных пособников, призывал «сбросить цепи» и с саблей в руке вернуть утраченную свободу. Парижские власти реагировали быстро и решительно, пылкий свободолюбец оказался за решеткой по обвинению в покушении на Луи Наполеона. В суде эту чепуху доказать не удалось, но бунтаря острастки ради все ж приговорили к трем годам тюрьмы и пятистам франкам штрафа. Влиятельным знакомым удалось убедить судей, что Брэтиану слаб здоровьем и тюремного режима не выдержит, «заключение» он отбывал в клинике доктора Бланша. Отсюда «аттентатор» обратился к тому же Наполеону с призывом разжечь восстание в Дунайских княжествах, Венгрии и Трансильвании, поднять на борьбу итальянцев и поляков. Ответа он не удостоился.

Проза жизни брала свое. Среди унионистов царил разброд, умеренные выступали против авантюр. Оголтелым удалось поднять на мятеж жителей некоторых сел Валахии и грэничар (крестьян, несших попутно пограничную службу). Но двинулись они не против оккупантов-москалей, а на боярские поместья и сожгли три десятка усадеб. Валашская армия жестоко расправилась с бунтовщиками[576].

Попытка учинить масштабную антироссийскую акцию провалилась, что засвидетельствовали и сами унионисты. В обращении, озаглавленном «Националисты из Парижа к националистам Бухареста», говорилось: «Что сделали румыны, чтобы доказать державам, что являются врагами москалей?.. Румыны не пошевельнулись, не подали ни малейшего признака жизни»[577].

Унионисты поскромнели и для придания веса своим притязаниям решили подкрепить словесную пропаганду звоном оружия и сформировать румынский легион для участия в войне на стороне противников России. Идею осуществить не удалось. Высокая Порта отнеслась к предложению резко отрицательно, клятвам унионистов в лояльности в Стамбуле не верили. По словам великого везира Али-паши, достигнув объединения, румыны устремятся к независимости. Венский кабинет считал, что единое румынское государство станет центром притяжения для своих соплеменников, проживавших в Трансильвании и Банате. Лондон и Париж нуждались в штыках на поле боя, а не в созданном в политических целях легионе, немногочисленном и сомнительной боеспособности. Отклика демарши унионистов не встретили и в западных столицах.

Иной была реакция в Париже на раздававшиеся из Бухареста соблазнительные посулы экономического плана: Франция обретет в Румынии «все преимущества колониальной державы без связанных с этим затрат», ее сырье будет питать промышленность Второй империи, Румыния станет ее политическим клиентом. Луи Наполеону предлагали на волне национального движения прочно утвердиться в низовьях Дуная. Грех было не воспользоваться этим[578].

В марте 1855 года на конференции в Вене, где изыскивались пути примирения России и Турции, Ф. Буркнэ от имени Франции поднял вопрос об унии Молдавии и Валахии. Британец Д. Рассел заметил, что с подобной идеей надлежало бы выступить представителю Османской империи как державы-сюзерена. Отрицательная реакция турецкой стороны последовала немедленно, в том же духе высказался австриец. Французская инициатива повисла в воздухе, а Наполеон принялся сооружать одну из своих мимолетных комбинаций. Желая вовлечь Австрию в военные действия, он предложил венскому кабинету обменять Ломбардию на Дунайские княжества. Богатую итальянскую область он предлагал отдать Сардинскому королевству, а самому в знак благодарности получить Савойю и Ниццу. Сторговаться не удалось, предложенный обмен представлялся венцам неравноценным, они надеялись извлечь выгоду при заключении мира, не обнажая меча.

Вопрос об объединении Дунайских княжеств был оставлен на решение мирного конгресса, что свидетельствовало об отсутствии согласия по нему в альянсе. Его участники размежевались: Франция и Сардиния – за унию; Турция и Австрия, к которым присоединилась Великобритания, – против. У последних – прочное большинство.

Глава российской делегации на конгрессе князь А. Ф. Орлов оказался в положении по крайней мере затруднительном. Унионисты – не просто политические противники, а фанатичные западники, люди, не принимавшие Россию ни умом, ни сердцем, сводившие историю отношений с нею к злым деяниям царизма, не усматривавшие заслуг ни со стороны ее армии, ни со стороны дипломатии в утверждении автономных прав княжеств, приписывавшие само появление этих прав неким фальсификатам, так называемым старым грамотам, или капитуляциям, будто бы дарованным им султанами, а на самом деле сочиненным в 1772 году[579].

Утверждение Франции в низовьях Дуная как наиболее влиятельной державы имело все шансы на успех, учитывая преклонение перед нею унионистов. Но стоило бы Орлову примкнуть к настроенному в пользу сепаратизма княжеств большинству, к Турции, Великобритании и Австрии, сама идея образования единой Румынии канула бы в Лету. Орлов выступал ключевой фигурой, решение вопроса в ту или иную сторону зависело от его позиции. Но подать голос в пользу сепарации означало бы пустить австрийского козла в румынский огород и поставить под угрозу краха всю балканскую политику России, начиная с Петра и Екатерины. Вена хотела иметь дело со слабыми и разрозненными соседями, чтобы доминировать в регионе, Петербургу надлежало дать отпор подобным притязаниям. Опасность надвигалась и со стороны Франции, но она представлялась меньшим злом.

И еще одно соображение, может быть самое главное, следовало учитывать отечественной дипломатии. Предстояла борьба за умы и сердца балканских христиан. Самодержавию надо было обновлять весь арсенал применявшихся средств воздействия, поскольку политика с позиций силы изжила себя, утрата права покровительства по религиозной линии до предела сузила возможности маневра. Следовало не отчуждать балканцев, не считаясь с их волей, а «сохранять и укреплять узы симпатии и любви, которые соединяют нас с