Читать книгу - "Михаил Тухачевский. Портрет на фоне эпохи - Юлия Зораховна Кантор"

службу и труды, понесенные во время военных действий»24. Для подпоручика получить такой орден – событие почти невозможное. По существовавшей тогда практике на него могли рассчитывать чины не ниже капитана. Тухачевский и здесь стал исключением.

«С фронта он часто писал и однажды осенью 1914 г. неожиданно приехал. Это было уже после смерти нашего отца, который умер после его отъезда. Миша рассказал нам, что он очень беспокоился об отце, так как о нем ему ничего не писали и он понял, что что-то случилось, попросился отпустить его в Варшаву лечить зубы, а сам приехал в Москву на один день, где и узнал правду»25.

Тухачевского, склонного к некоторому высокомерию, порой «оскорбительно вежливого», то есть державшего дистанцию, в полку не слишком любили. К этой взаимной прохладце отношений у некоторых наверняка примешивалась и зависть. Ему явно, вызывающе везло, но везло заслуженно. Он был успешен не только в аффекте – красивых боевых вылазках, но и в тяжкой окопной повседневности. Даже недоброжелатели не зафиксировали ни одного сколько-нибудь неблаговидного поступка, какого-либо недочета хотя бы в рутинной части несения службы. Солдат не чурался (эта привычка пригодилась ему позже, в Гражданскую), окопные осенне-зимние тяготы переносил легко. И всегда был начеку. «Бросалась в глаза его сосредоточенность, подтянутость, – отмечал А.А. Типольт, служивший в той же роте Семеновского полка, что и Тухачевский. – В нем постоянно чувствовалось внутреннее напряжение, обостренный интерес к окружающему»26.

Воздух фронта заставлял бурлить кровь, пьянил воображение… А сосредоточенность и внутреннее напряжение никак не мешали Тухачевскому временами попросту ребячиться. «Скучая во время долгого окопного сидения, – рассказывали его приятели-офицеры, – он смастерил лук-самострел и посылал в недалекие немецкие окопы записки обидного содержания. В промежутках между сражениями такими же записками договаривались о перемириях для уборки раненых или убитых, оставшихся между окопами. Об этой затейливой выдумке простодушно вспоминали и позже»27. Тухачевскому был 21 год.

С 25 января по 4 марта 1915 года Семеновский полк принимал участие в Ломжинской операции русских войск. 19 февраля 1915 года под Ломжей Тухачевский попал в плен28. Обстоятельства пленения стали предметом острых дискуссий в белоэмигрантской среде в 1920-е годы, они же замалчивались в советской историографии, посвященной Тухачевскому. Бывшие царские офицеры, в большинстве своем не простившие подпоручику «измены», склонны были трактовать его пленение в амплитуде от неумелости до трусости (то и другое не выдерживает критики: к февралю 1915 года Тухачевский, как уже упоминалось, имел блестящую – до неправдоподобности, если бы не сохранившиеся документы, – боевую биографию). В советское (сталинское) время официальная идеология приравняла плен к предательству, и эта «подробность» биографии держалась под спудом. (Кстати, по той же причине практически нет советских исследований, посвященных пребыванию солдат и – тем более – офицеров в плену во время Первой мировой.)

«Весь горизонт, от края до края, светится смутным красноватым заревом. Оно в непрестанном движении, там и сям его прорезают вспышки пламени над стволами батарей… Грохот первых разрывов одним взмахом переносит какую-то частичку нашего бытия на тысячу лет назад. В нас просыпается инстинкт зверя, – это он руководит нашими действиями и охраняет нас. В нем нет осознанности, он действует гораздо быстрее, гораздо увереннее, гораздо безошибочнее, чем сознание… Быть может, это наша жизнь содрогается в самых сокровенных тайниках и поднимается из глубин постоять за себя», – трансформировал «быт» боя в эпическую ирреальность Ремарк29. Командир Семеновского полка генерал-майор И.С. Эттер описывал сражение 19 февраля так: «С 8 час[ов] утра неприятель стал буквально осыпать снарядами тяжелой и легкой артиллерии, поражая главным образом восточную часть леса и район, что к северу от леса, что у Витнихово30. В 11 часов утра на восточную часть леса началась неприятельская атака. 5-я рота – частный резерв правого боевого участка – была немедленно двинута для непосредственной поддержки, а 2-я рота полкового резерва направлена из д. Витнихово к резервному окопу 5-й роты. Ураганный огонь, перенесенный неприятелем вглубь по резервам, отсутствие ходов сообщения замедлили движение поддержки, 5-я же рота понесла большие потери и подошла к южной опушке, потеряв всех офицеров и половину нижних чинов. Южная опушка была занята неприятелем. В это время наши правофланговые роты в лесу (6-я и 7-я роты) были обойдены справа из окопов соседней роты. 6-я и 7-я роты… не отступили, приняли удар, произошла рукопашная схватка, и почти никто из них не вернулся»31.

Значительная часть «принявших удар» была убита, остальные, за редкими исключениями, взяты в плен, среди них – Михаил Тухачевский.

Офицер гвардейского стрелкового полка Г.А. Бенуа писал, что в феврале 1915 года под Ломжей «после упорных и тяжелых боев» полк, «имея далеко впереди себя 6-ю роту [где находился Тухачевский. – К).К.}, окопался и занял оборону. Ночью, перед рассветом, поднялся густой туман. Пользуясь им как дымовой завесой, батальон немцев обрушился без выстрела с гранатами на передовую роту. Силы были неравны. Ротный командир был убит, многие солдаты геройски погибли, и только человек сорок успели, отстреливаясь, отойти к своим. Человек тридцать попали в плен, вместе с ними получивший удар прикладом по голове подпоручик М. Тухачевский, которого подобрали в бессознательном состоянии»32.

Другой участник тех же событий Ю.В. Макаров так описывает этот, последний для Тухачевского в 1915 году, бой: «Веселаго схватил винтовку и довольно долго отбивался, но наконец упал, получив одну пулевую рану и две штыковых. С ним вместе бешено отбивались человек 30 его верных солдат. И все они полегли рядом со своим командиром. Человек 10 с прапорщиком Типольтом, раненным в руку, отстреливаясь, успели отбежать назад и присоединиться к полку. Человек 30 были забраны в плен, и вместе с ними Тухачевский. Как говорили, он получил удар прикладом по голове и был подобран в бессознательном состоянии. Славная 6-я рота фактически перестала существовать»33.

Воспоминания князя Касаткина-Ростовского вторят мемуарам Макарова: «Тухачевский, как передавали случайно вырвавшиеся из немецкого кольца люди, в минуту окружения, по-видимому, спал в бурке, в окопе. Когда началась стрельба, видели, как он выхватил шашку и, стреляя из револьвера, отбивался от немцев»34. Версии, как видно из процитированных фрагментов, совпадают. Справедливости ради, следует сослаться на источник, предлагающий иное видение этого военного эпизода: очерк выпускника Алексеевского военного училища В.Н. Посторонкина. В конце 1920-х годов Пражский архив собирал мемуары белоэмигрантов, причем хорошо за них платил, что было для многих единственным источником существования. Посторонкин мог выполнить «социальный заказ» – тем более что искренне ненавидел Тухачевского, перешедшего на сторону новой российской власти.

«Немцы окружили с тыла 6-ю роту семеновцев, положение коей усугублялось поднявшейся