Читать книгу - "Елизавета Русская. Победы и шалости дочери Петра - Казимир Феликсович Валишевский"

не довольная управлением Россией в руках немцев. Де ля Шетарди должен был узнать о ней в точности, сблизиться с ее главными вожаками и настраивать их к произведению переворота, который бы свергнул немецкое господство и установил другое, благоприятное для Франции. Де ля Шетарди в январе 1740 года в первый раз представился императрице Анне Ивановне, а затем цесаревне. При свидании с последней оба произвели друг на друга приятное впечатление. Французский посланник открыл у себя в отеле самое широкое гостеприимство. Но немцы, везде не любившие французов, как чуждую и по характеру противоположную им расу, старались внушить недоверие русским сановникам. Те, зная, что при царском дворе недолюбливают вообще французов, держали себя осторожно по отношению к де ля Шетарди, и немало труда и терпения стоило ловкому дипломату победить к себе такую недоверчивость. Он успел, однако, настолько, что в последние месяцы своего царствования уже сама Анна Ивановна лично склонялась на сторону Франции.

Иоганн Лесток

Но умерла Анна Ивановна, с которой в день смерти ее Елисавета прощалась как сестра. Наступило короткое время регентства Бирона. Регент назначил принцессе Елисавете на содержание по пятидесяти тысяч в год. Он часто к ней ездил и беседовал с нею. Однажды в присутствии других Бирон произнес, что, если принцесса Анна Леопольдовна сделает какую-нибудь попытку к перевороту правления, он вышлет ее вон из России вместе с мужем и сыном и пригласит Голштинского принца, внука Петра Великого. Толковали тогда, будто у Бирона в голове вертелась иная мысль — женить сына своего Петра на Елисавете и доставить ей престол.

Но Бирон был низвергнут, правление перешло в руки Анны Леопольдовны и ее супруга и не перестало быть по-прежнему немецким. Гвардейцы не любили принца Антона; офицеры кричали: «Когда низвержен был Бирон, мы думали немецкому господству приходит конец, а оно и до сих пор продолжается, хотя с другими особами». Составлялись и расходились соблазнительные анекдоты о правительнице, насчет ее дружбы с саксонским посланником Линаром; рассказывались также анекдоты о высокомерном обращении немцев-начальников с подчиненными русскими, сожалели об унижении России, вспоминали с сочувствием времена Петра Великого и обращались сердцем к дочери его, лаская свое воображение надеждой, что с ее воцарением настанут иные, лучшие времена. И войско, и народ забывали на время тягости Петрова царствования и любили дочь сурового, но умного царя; а Елисавета вела себя так, чтобы заставить любить себя и надеяться от нее всякого добра. Она не пряталась в глубину царских палат, как Анна Леопольдовна; она то и делала, что каталась по городу в санях и верхом, и повсюду встречала знаки восторженной непритворной любви к себе. В ее дворце был открыт доступ не только гвардейским офицерам, но и рядовым. Она сама ездила в казармы, воспринимала у солдат детей при крещении, при этом щедро их одаривала, хотя такая щедрость была для нее нелегким делом, и она входила в долги. Лесток продолжал трубить ей в уши свою одну и ту же многолетнюю песню, что следует ей заявить свое право на наследственный престол. Этот ревностный сторонник цесаревны явился в дом французского посольства, выпросил свидание с де ля Шетарди, открыл ему, что гвардия и народ расположены к цесаревне и есть возможность возвести ее на престол, а Брауншвейгскую династию, со всеми преданными ей немцами, прогнать. Цесаревна, ставши императрицей, войдет в союз с Францией и всегда будет готова к услугам этой державы, тем более, что она сохранила сердечное воспоминание о том детском времени, когда родители готовили ее быть супругой французского короля, хотя она никогда не видала в глаза Людовика XV, но тяготеет к нему душой, как к давнему другу юности. Узнавши об этом от Лестока, де ля Шетарди сообразил, что для него теперь сам собою открывается путь осуществить переворот, о котором ему сделан был намек в инструкции в общих, неопределенных чертах. Надобно во что бы то ни стало посадить Елисавету на престол, и тогда легко можно будет французскому королю заключить с нею дружеский союз и, таким образом, оторвать Россию от политического союза с прирожденным врагом Франции — Австрией и образовать новый союз Франции с Россией, Пруссией и Швецией против ненавистного Габсбургского дома.

Не смея идти далее в своих замыслах без указания свыше, де ля Шетарди говорил, что посланник без инструкции походит на незаведенные часы. Он отнесся к своему министру иностранных дел, сообщил о слышанном от Лестока и о подмеченном им самим в России и просил более точных указаний своему делу. В ответ на свое представление он получил поручение уверить принцессу Елисавету в готовности французского короля помочь ей. Тогда Франция задумала втянуть Швецию в предприятие в пользу Елисаветы. Швеция была уже накануне разрыва с Россией, управляемой Брауншвейгской династией. В России образовалась партия, желавшая низвергнуть Брауншвейгскую династию и возвести на престол Елисавету Петровну, поэтому не было ничего естественнее, как Швеции объявить войну с целью доставить престол Елисавете Петровне, а Елисавета Петровна должна будет за то уступить Швеции часть земель, завоеванных отцом ее. Такой проект от имени Франции тогда представлен цесаревне, но она отвергла его: «Лучше, — сказала она, — я не буду никогда царствовать, чем куплю корону такой ценой». Услышавши такую речь, французский посланник не настаивал более, оставляя времени и обстоятельствам содействовать разрешению этого вопроса.

Вскоре после того де ля Шетарди получил от своего правительства две тысячи червонцев (22 423 франка) при посредстве дяди, служившего при французском посольстве в Петербурге, некоего Маня (Magne). Из этой суммы Лесток выдал двум немцам, Грюнштейну и Шварцу, часть для раздачи гвардейским солдатам от имени цесаревны. Первый из них служил солдатом в гренадерской роте Преображенского полка, второй был прежде придворным музыкантом, а теперь занимал какую-то должность в Академии наук за небольшое жалованье. Они сразу набрали тридцать Преображенских гренадеров, готовых хоть в огонь, хоть в воду «за матушку цесаревну Елисавету Петровну». Обо всем этом сообщил Лесток французскому посланнику при свиданиях, устраиваемых в роще, соседней с дачей на каком-то из петербургских островов, где посланник нанимал себе летнее помещение.

Слух об этих затеях преждевременно дошел, однако, до Зимнего дворца. Польско-саксонский посланник Динар, которого тогда правительница собиралась женить на своей любимице, Юлиании фон-Менгден, советовал правительнице не церемониться с Елисаветой, арестовать и заточить в монастырь. «Никакой пользы из этого не произойдет, — сказала Анна Леопольдовна. — Разве не останется чертенок, который нам не будет давать покоя?» Она разумела принца Голштинского, сына Анны Петровны, старшей дочери Петра