Читать книгу - "Дар орла - Карлос Кастанеда"

Ознакомительный фрагментвырваться наружу. Что-то такое, что было закупорено и упрятано в глубине, так, что я не мог сознательно до него добраться. Я почти знал, что это такое, но тут же терял, стоило мне к нему прикоснуться.

В Оахаку мы приехали в начале вечера. Я оставил машину на одной из боковых улиц, и мы прошли к площади в центре города. Мы искали скамейку, на которой обычно сидели дон Хуан и дон Хенаро. Она была не занята. Мы уселись там в благоговейном молчании.

В конце концов Ла Горда сказала, что она много раз была здесь с доном Хуаном и еще с кем-то, кого она не может вспомнить. Она не была уверена, наяву это происходило или просто снилось ей.

– Что вы с доном Хуаном делали на этой скамейке? – спросил я.

– Ничего, мы просто ждали попутной машины, которая подбросила бы нас в горы, – ответила она.

Я сказал, что когда я сидел с доном Хуаном на этой скамейке, то мы подолгу беседовали. Я рассказал ей о его склонности к поэзии и о том, как я обычно читал ему стихи, когда нам больше нечего было делать. Он слушал стихи, но полагал, что внимания достойны только первая и иногда вторая строфы, последующие же он называл индульгированием поэта. Лишь очень немногие из тех сотен стихов, которые я прочитал ему здесь, он дослушал до конца.

Сначала я читал ему то, что мне нравилось, а именно абстрактные, двусмысленные, идущие от ума стихи. Позднее он заставлял меня вновь и вновь читать то, что ему нравилось. По его мнению, стихотворение должно быть компактным, предпочтительно – коротким. Оно должно быть составлено из точных, прямых и очень простых картин. В конце дня на этой скамейке стихотворение Сесаро Вальехо, казалось, подвело черту под его особым чувством тоски. Я прочитал его Ла Горде по памяти, не столько ради нее, сколько ради себя.

Хотел бы я знать, чем она занята в этот час, моя милая Рита, девушка Анд, мой легкий тростник, ветка дикой вишни, теперь, когда усталость душит меняи кровь засыпает, как ленивый коньяк.Хотел бы я знать, что она делает теми руками, которые так прилежногладили крахмальное белье после полудня, теперь, когда этот дождь уноситмое желание идти дальше.Хотел бы я знать, что стало с ее юбкой с каймой, с ее вечным трудом, с ее походкой, с ее запахом весеннего сахарноготростника, обычного в тех местах. Она, должно быть, в дверяхсмотрит на быстро несущиеся облака.Дикая птица будет петь на крыше. И, взглянув, она наконец скажет: «Господи, как холодно!»

Воспоминания о доне Хуане были невероятно живыми. Это не были воспоминания на уровне мысли, так же как они не были воспоминаниями на уровне всех моих осознаваемых чувств. Это был неизвестный вид памяти, который заставил меня плакать. Слезы лились из моих глаз, но они совсем не успокаивали меня.

Последний час дня всегда имел особое значение для дона Хуана. Я перенял у него такое отношение к этому часу и его убежденность в том, что если что-нибудь важное должно произойти со мной, то оно произойдет именно в этот час.

Ла Горда положила голову мне на плечо. Какое-то время мы сидели обнявшись. Я чувствовал себя расслабленным. Возбуждение ушло. Странно, что такое простое действие, как то, что я положил свою голову на голову Ла Горды, принесло мне такой покой. Я хотел пошутить, что нам следовало бы связать наши головы вместе. Но тут же я понял, что она переиначит мои слова и посмеется над ними. Тело мое затряслось от смеха, и я понял, что сплю, хотя глаза мои были открыты и я легко мог бы встать, если бы захотел. Мне не хотелось двигаться, поэтому я остался в том же положении, одновременно и бодрствующим, и спящим. Я видел, что прохожие глазеют на нас. Но мне не было до этого никакого дела, хотя обычно мне не нравилось быть объектом внимания.

Затем внезапно все люди в поле моего зрения превратились в большие пузыри белого света. Я смотрел на светящиеся яйца не мельком, а непрерывно, впервые в своей жизни. Дон Хуан говорил мне, что человеческие существа кажутся видящему светящимися яйцами. Я уже испытывал проблески такого восприятия, но никогда еще не фокусировал свое зрение на них так, как я делал в этот день.

Пузыри света вначале были расплывчатыми, как если бы мои глаза не были настроены, но затем в одну секунду мое зрение как бы установилось и пузыри белого света стали продолговатыми светящимися яйцами. Они были большими, даже огромными, никак не меньше метра в ширину.

В какой-то момент я вдруг заметил, что одно яйцо перестало двигаться; я увидел плотную массу света перед собой. Яйца следили за мной, угрожающе наклоняясь надо мной. Я намеренно двинулся и сел прямо. Ла Горда крепко спала у меня на плече. Вокруг нас была группа подростков. Должно быть, они думали, что мы пьяны. Они передразнивали нас. Самый смелый из юнцов касался груди Ла Горды. Я встряхнул ее и разбудил. Мы поспешно встали и ушли. Они последовали за нами, насмехаясь и выкрикивая оскорбления. Присутствие полицейского на углу помешало им продолжать свое преследование.

В полном молчании мы прошли до того места, где я оставил машину. Сумерки почти сгустились. Внезапно Ла Горда схватила меня за руку. Ее глаза были дикими, рот перекошен. Она показала рукой.

– Смотри, смотри! – закричала она. – Там Нагваль и Хенаро!

Я увидел двух людей, поворачивающих за угол впереди нас. Ла Горда быстро побежала. Я пустился за ней и на ходу спросил, уверена ли она. Она была вне себя. Она сказала, что когда подняла глаза, то увидела, как оба, и дон Хуан, и дон Хенаро, в упор смотрят на нее. В тот момент, когда их глаза встретились с ее глазами, они двинулись прочь.

Когда мы достигли угла, два человека были на том же расстоянии от нас. Я не мог различить их черт. Они были в соломенных шляпах и в одежде мексиканских крестьян. Один был плотным, как дон Хуан, другой – стройным, как дон Хенаро. Оба завернули за угол, и мы опять с шумом помчались за ними. Улица, на которую они повернули, была пустынной и вела к окраине города. Она слегка поворачивала влево. Двое мужчин находились как раз там, где улица делала поворот.

В этот момент произошло нечто, заставившее меня почувствовать, что это действительно могут быть они. Это было движение, которое сделал более стройный человек. Он повернулся к нам на три четверти оборота и кивнул головой, как бы приглашая следовать за