Читать книгу - "Соль земли. О главных монашеских Oрденах - Андре Фроссар"

Андре Фроссар

СОЛЬ ЗЕМЛИ

О главных монашеских Oрденах

С иллюстрациями самого автора

К читателю

Первый шаг во многом определяет остальные. Решаясь на издание этой книги, мы исходили из ее уникального — для нашего читателя особенно — характера.

Во-первых, она разрушает одну из наиболее распространенных разновидностей атеистической лжи — о монашестве — опоре Церкви и соли земли;

во-вторых, дает прекрасно спрессованную и достаточно представительную информацию о важнейших монашеских орденах Церкви, заполняя пробел в нашей культуре;

в-третьих, доставляет чистую радость от соприкосновения с публицистическим сплавом юмора и любви.

«Соль земли» написана давно, но, как ни парадоксально, лишь выигрывает от этого; она подтверждает, что в жизни Церкви есть нечто, постоянно возвышающееся над историческими эпохами с их политическими, социальными и техническими атрибутами: соль земли, как и сама земля, много долговечнее всего, что на ней.

Следует, однако, отметить, что книга написана до II Ватиканского собора. Собор, провозгласивший, что «все верные во Христе призваны и обязаны стремиться к святости и совершенству, свойственному их состоянию», призвал и все ордена к обновлению монашеской жизни. Это обновление включает как возвращение к первоначальному духу орденов, целям, поставленным Основателями, так и «их применение к меняющимся условиям времени». Разумеется, обновление орденов не нарушает их своеобразия, выразительно показанного в книге.

Мы завидуем тем, кто еще не прочитал ее: большое удовольствие у них впереди.

Ю. Гнедков

Краткие биографические сведения об авторе

Андре Фроссар родился в 1915 г. в Коломбье-Шатело, в департаменте Ду. Его отец, Луи-Оскар Фроссар, был журналистом и политическим деятелем и в возрасте 31 года стал первым генеральным секретарем французской коммунистической партии.

В Париже, куда переселилась его семья, Андре Фроссар учился в Школе декоративных искусств, затем стал работать в прессе в качестве рисовальщика и хроникера. В настоящее время его заметки, озаглавленные «Одинокий всадник», ежедневно появляются в газете «Фигаро».

Событиям, более всего наложившим отпечаток на его жизнь, он посвятил две книги: «Бог есть — я Его встретил» и «Дом заложников» (воспоминания о «еврейском бараке» в лионской тюрьме форта Монлюк во время Второй мировой войны).

Кроме этих двух книг и предлагаемого здесь очерка «Соль земли» им написаны «Парадоксальная история Четвертой Республики», «Путешествие в страну Иисуса» (документальный отчет, иллюстрированный собственными рисунками и фотографиями автора), жизнеописание святого Викентия де Поль и очерк, озаглавленный «Ватиканские закрома».

К религии люди приходят иногда путем долгих изучении и размышлений, но бывают и молниеносные обращения, ничем не предвещенные, как гром среди ясного неба. Так случилось с Андре Фроссаром, когда его, в возрасте 20-ти лет, посетило озарение, приведшее его к вере. Молодость ничуть не подготовила его к этому. В своей книге «Бог есть» он пишет: «Это рассказ не о том, как я пришел к католичеству, но о том, как я к нему не шел и вдруг в нем оказался». По его свидетельству, он рос в исключительной атмосфере полнейшего атеизма, «где вопрос о бытии Божием даже уже и не ставился». Как и у всей его семьи, его помыслы были всецело заняты социализмом, когда, в один прекрасный день, он «встретил Бога».

Моей крестной матери Анне М.Ф.

Глава I

В этот «век неверия»

Однажды, заметив среди укреплений «Мон Сен-Мишеля» (Mont St. Michel) доминиканца в соответствующем одеянии, дама-туристка возмущенно воскликнула:

— Как! В наше время еще есть такое?

Вероятно, туристка была бы окончательно сражена, узнай она, что носитель этого необычного костюма, мало того, что одевается в грубую рясу и бреет макушку; он связан с давно прошедшими временами еще и тройным обетом бедности, послушания и целомудрия — в полную противоположность тому, что обычно считается идеалом современности.

— В наше время — подобные обеты!

Так и слышится стон дамы под ироническим взглядом химер[1], в то время как в небе архангел Михаил продолжает свою неподвижную схватку на самой верхушке колокольни, точно серебряная птица на броне какого-то сказочного животного, выброшенного на берег на заре истории.

* * *

Не знаю, много ли сейчас существует дам, неспособных вынести монаха в его естественном декоруме; но если мы далеки от готического искусства, то мы еще намного дальше от духа средневековья, и разрыв увеличивается с каждым днем. Мы одновременно питаем величайшее уважение к соборам и храним полнейшее неведение о воздвигшей их вере, которая часто представляется нам чем-то не больше и не лучше, чем профессиональный секрет архитекторов XIII века.

— Что такое вера?

— Вера, — скажет нам первый встречный, — это то, что воздвигало из земли соборы и позволяло им вырастать с наименьшим количеством контрфорсов до высот, неведомых гало-римским каменщикам.

Вера — это древний рецепт свода на перекрещенных стрелках, заброшенный со времени изобретения бетона. Для того, чтобы строить, вера больше не нужна.

— Что такое вероучение?

— Католическое вероучение — это дисциплинарное помещение для бродяжничающих умов, мрачная тюрьма, где ценой мелких унижений, обысков и надзора они, понурив голову, обретают спокойствие и безопасность заключения.

— Догматы веры?

— Ограничения, наложенные на человеческий разум, которому вероучение раз и навсегда сказало анафематствующим голосом: «Дальше — ни-ни!»

Сравнения этого маленького атеистического катехизиса не совсем неверны, но в прямо противоположном смысле. На положение заключенного в камере похоже наше положение в этом мире, а вероучение-то и есть окно; и если Церковь когда-либо прикладывала руку к стенам нашей тюрьмы, то лишь для того, чтобы сделать в ней отверстие. Атеист не пробивает стену, чтобы взглянуть наружу, а затыкает отверстие в наивной надежде забыть, вместе с внешним миром, и о своей тюрьме. Смелость разума заключается не в том, чтобы «вырваться за пределы вероучения», а в том, чтобы достичь их, и ересь навлекает на себя осуждение церковной власти не за свои дерзания, а за свою робость; ни один еретик никогда не придумал ничего смелее догмата Воплощения, но многим из них недоставало интеллектуальной силы, необходимой, чтобы его постичь, и они или почитали человека, или поклонялись Богу там, где Церковь видит и провозглашает Бога, ставшего человеком.

Не понимая таким образом веру, мы очень плохо понимаем тех, кто ею живет, и, связывая ее с некой формой отжившего искусства, мы думаем найти под гулкими сводами наших аббатств не живых монахов, а окаменелости.

* * *

Однако монахи еще существуют! И не только