Читать книгу - "София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин"

Евгений даже не знал, чему больше удивляться, размышлениям о семантических слоях или тому, что про них рассказывала столь эрудированная и не по годам проницательная девушка.

— Эти корреляции или слои напоминают мне открытие постоянной тонкой структуры в физике, — заметил он. — В электромагнитном поле одинаково заряженные частицы отталкиваются, в то же время они обладают определенной массой и поэтому испытывают некое гравитационное притяжение. Когда мы обнаруживаем такие корреляции в сакральных текстах, мы, по сути, находим соотношение между силой отталкивания двух одинаково заряженных культур и их смысловым притяжением, которое задает некую ментальную величину — постоянную тонкой структуры сознания.

— Все-таки жаль, что отец не смог приехать, вы бы с ним наверняка поладили, — произнесла Ану Гаур. — О, смотрите! Сейчас как раз началась сессия «Древнеиндийская мудрость и современная физическая наука». Давайте, сходим послушать!

Развернув буклет с программой конференции, она показала Женьке список выступлений, после чего они прошли в зал. Евгений с интересом слушал доклады по космологии и солнечной активности, иногда что-то переспрашивая у Ану, которая воспринимала доклады физиков без особого энтузиазма. Во время чайного перерыва они вышли во внутренний дворик, где в тени пальм участники конференции могли налить стаканчик чая, съесть лаваш или заказать порцию риса на картонной подложке.

— Мне понравился доклад про темную энергию, — сказал Евгений, наливая из кулера горячую воду и опуская в стаканчик пакет чая. — Если вакуум имеет отрицательное давление, то расширение вселенной действительно можно уподобить вдоху, а возникновение частиц и материальных объектов — выдоху, как прана и апана в йоге.

Но эта мысль, судя по всему, не содержала для Ану Гаур ничего нового:

— Когда мать Кришны Йашода заглянула в рот своего сына, она увидела в Нем вечное время, материальную вселенную, все живое и саму себя, кормящую грудью Кришну. Возможно, физики всего лишь идут обратным путем, и однажды, вглядываясь во вселенную, они увидят в ней нутро Кришны и самих себя в Нем? — простодушно сказала она.

— Ну, это вряд ли, — засомневался Евгений. — Чем дальше они исследуют вселенную, тем меньше могут сказать что-либо определенное, и это весьма удобно. Можно сколько угодно делать вид, что скоро появится финальная теория, которая все объяснит, но такая теория никогда не появится. А если появится, она не будет научной, об этом говорил еще Карл Поппер. Между наукой и верой существуют глубокие семантические корреляции, но атеисты никогда этого не признают, и они не допустят того, чтобы о них узнали другие.

— В самом деле? — удивилась Ану Гаур. — А я думаю, что когда-нибудь все люди поймут, что сознание неотделимо от энергии, что оно не умирает и никуда не исчезает, а лишь преобразуется, как преобразуется энергия.

Евгений знал, что людей больше заботили иные вопросы, что отвлеченные мысли о сознании не могли быть уделом многих, как в человеческом организме не все клетки могли передавать нервные импульсы. Он знал, что грубость и невежество были присущи любому сообществу, но ему не хотелось говорить ей об этом. Его восхищала ее жизнерадостность и чистота, ее вера в людей. В конце концов, кем он был, чтобы спорить с доктором Ану Гаур? Обычным грузчиком из ненасытного и пошлого мира, где все были обязаны иметь свой налоговый номер, свой телефон и аккаунт в социальных сетях и совсем не обязаны были иметь свою совесть и душу, где сама культура и все окружающее мешало всякому, кто отличался от остальных и продолжал размышлять о чем-то высоком.

— Да, сознание видоизменяется, — прихлебнув чаю, согласился Евгений. — Пожалуй, точно так же видоизменяются языки. Если нам не известен некоторый язык, из этого еще не следует, что на том языке не происходит никакого общения или целенаправленного взаимодействия.

— Знаете, мой учитель, профессор Раджендра Шанти, придерживается теории, что русский язык и санскрит дополняют друг друга, — вдруг вспомнила Ану Гаур. — Есть еще древнеперсидский, но он слишком близок к ведийскому и санскриту, чтобы выходить на общеиндоевропейские ветви. Профессор Шанти считает, что происхождение многих санскритских слов можно объяснить, только если удается установить их связь с русскими словами. Например, слово «kula», имеющее значение «племя», «род» или «стая», когда говорят о животных, он объясняет русским словом «кулак» — сомкнутые пальцы руки. По его мнению, это древнейший знак, обозначающий общность и возникший в родоплеменных группах охотников на заре становления индоевропейских языков.

— Любопытно, — задумчиво пробормотал Евгений. — В самом деле, очень любопытно. Видите ли, в дореволюционной России просторечное слово «кулак» тоже означало главу семьи, однако затем, когда началось «раскулачивание», этому слову придали крайне негативный оттенок.

— Как раз в словах, которые у вас считаются устаревшими, мы с профессором Шанти находим самые поразительные языковые кальки и синапсы.

Ану Гаур прикрыла глаза, чтобы собраться с мыслями, а затем стала вперемешку перечислять русские и санскритские слова, выделяя некоторые из них с помощью интонации и жестов:

— Русское слово «лапотать» или вести разговор, совпадает с корнем «lap» в санскрите, «lapin» — говорящий, «alapana» — беседа. Но у вас «лапотать» сближается со словом «лепетать» — вести детский разговор, в основе которого лежит фонема «леп» — «лепить», что-то совмещать, слагать или складывать звуки. Из той же фонемы возникает русское слово «липкий», а в санскрите образуется корень «lip» — соединять, мазать или писать буквы. В германских языках от «lip» образовано существительное «губы», в греческом «lipos» означает «жир», но это производные значения. Восстановить смысловые переходы между «lap» и «lip» удается только из русского… Извините, я, наверное, очень непонятно и сбивчиво объясняю.

— Нет-нет, как раз очень понятно, — заверил ее Евгений.

— Мы уже достаточно много таких ветвей обнаружили, — с радостью произнесла Ану Гаур. — Профессор Шанти мечтает объединить наши материалы и опубликовать в виде книги.

Евгений попросил Ану записать в блокноте адрес электронной почты профессора Шанти, и они отправились дослушивать доклады. Общаться с Ану Гаур было до того увлекательно, что Евгений с грустью подумал о том, что скоро им придется расстаться. Однако после выступлений она предложила ему поехать в Национальный музей Индии, где, по ее словам, можно было по-настоящему соприкоснуться с многотысячелетней историей Бхараты.

На аллее возле музейного комплекса она подвела Женьку к валуну «Dhamma lipi», на котором был выгравирован эдикт древнеиндийского царя Ашоки, чтобы показать эти самые «lipi» — буквы древнего письма. Она присела возле большого камня и обвела пару букв.

— Это брахми, — ласково сказала она. — Письмо третьего века до нашей эры. Считается, что на него повлияла древнефиникийская письменность, хотя некоторые знаки восходят к индо-хараппской