Читать книгу - "Изнанка - Сергей Палий"

Входная дверь бахнулась о кочергу и чуть не спрыгнула с петель.

Дядя Вена вернулся с соседом. Оба были пьяны в коромысло.

– Кадастр-р! – с готовностью прокомментировал Жорик.

Вениамин Кузьмич обрушился на жалостно пискнувший табурет, приподнял крышку кастрюли с остатками супа, повел носом и заявил:

– Мы готовы.

Сосед в знак солидарности отяготил своим немалым весом лавку и извлек откуда-то из недр своего тулупа банку с мутной жидкостью.

Таусонский взглянул на Петровского и осведомился:

– Они тут нам аппаратуру не испоганят?

– Ни в коем случае, – заверил его Андрон. – Ребята крепкие. Максимум ущерба могут нанести лишь запасам спиртного и еды.

– А им не придет в голову попугаем закусить?

– Да нет! Я дядю Вену знаю. Видно же, что Жорик ему сразу понравился.

– Ну смотри... Под твою ответственность.

Рысцов, шипя от боли в раскроенных ладонях, выбрался из кресла и подошел к ним.

– Закончили?

– Да.

– Тогда давайте не будем тянуть. Совершим прогулку по обещанным райским кущам.

Он бросил на кровать подушку и улегся под мерцающий зеленым огоньком С-визор. Ох, давненько не виделись, каналья!

Перед тем как уйти в другую комнату на свое ложе, Аракелян попросил общего внимания и наставительно сказал:

– Запомните, эс не всемогущ! В особенности тебя касается, Валерий. Человек может влиять на его структуру, это подтверждается наличием сшизов. То, что там существует вокруг нас, – в немалой степени подсознательная интроспекция, то есть специфическое наблюдение сновидцем открывающегося ему психического пространства. Иными словами, мы не так уж и беспомощны.

– Разберемся, – с гэбэшными нотками в голосе отрезал Таусонский. – Встречаемся, как договаривались, на Таганской, у турникетов.

Он хотел добавить еще что-то, но лишь шумно выдохнул и погасил свет. Шагнул через порог и прикрыл за собой дверь.

Валера остался в одиночестве – остальные три кровати стояли в соседней комнате. Он, неуклюже тыча перебинтованными пальцами в подсвеченную фосфорно-салатным светом панель С-визора, ввел необходимые данные и проглотил три заранее заготовленные таблетки фенобарбитала – снотворного средства, которое профессор рекомендовал как лучшее для пребывания в С-пространстве.

Из сеней еще некоторое время доносились обрывки разговора и щебет Жорика, затем спустя минут пять все утихло. Остались только сопение динозавроподобного дяди Вены и его неразговорчивого односельчанина да уверенные бульки первача в стаканах. За окном, где-то очень далеко в промозглой мартовской тьме, послышалось протяжное душераздирающее мычание коровы. За стеной скрипнула пружина под чьим-то матрацем...

«Как странно все получается, – подумал Рысцов, проваливаясь в такое знакомое и тем не менее казавшееся чужим небытие. – Мы несемся по орбитам своих жизней, пересекаемся, кружимся, сталкиваемся, иногда попадаем в неизведанные области Вселенной, где черное становится белым, а законы мироздания приобретают вдруг обратный знак, мы силимся познать такое, что нельзя мерить линейкой нашего сознания, создаем вещи, от которых подчас приходит в ужас сам эфир, порождаем, губим, переделываем... Мы отыскали ключ от мира собственных снов; правда, так и не можем, открыв заветные врата, уразуметь, что очень-очень рано сунули сюда свой любопытный нос. Дай нам бог волю и время – мы найдем общий язык с любым разумом нашего порядка, который обязательно существует где-то в бесконечности космоса...

Мы, люди, умеем так много.

Не дает покоя один-единственный вопрос – почему же никак не получается понять самых, казалось бы, близких родственников?

Самих себя».

Приятных сновидений...

* * *

В первый момент Валера решил, что ошибся при вводе программы и попал в какую-то оранжерею. Он, конечно, был наслышан о Городе на траве, но до сей минуты не особо верил в эту «ерунду зеленую».

Ерунда, несмотря на скепсис Рысцова, имела место. И была не просто зеленой, а ослепительно малахитовой.

Таганская площадь освещалась теплыми лучами полуденного солнца. Но зноя не ощущалось, да и листочки на появившихся в изобилии возле тротуаров деревцах были свежие, непыльные; стало быть – весна. Что же получается, теперь в эсе вечный ясный весенний полдень?

Валера обнаружил, что одет в свободную рубашку нежно-кофейного цвета, хлопчатобумажные брюки и легкие сандалии. Бинты на кистях рук, к сожалению, остались, и глубокие порезы, скрывающиеся под ними, изрядно ныли. Чудно-чудно, ничего не скажешь – раньше, при попадании в эс, такие серьезные раны, как правило, пропадали. Жаль, это лишние неудобства...

Он огляделся.

Машин нигде не было видно. Впрочем, как и любого другого транспорта. По примерно двухметровой ширины дорожкам из отшлифованных керамзитных плит, проложенным вдоль домов по теневой стороне улиц, шли люди, с интересом и ухмылкой поворачивающие головы и наблюдавшие за ним, стоящим посреди травяной мостовой. Что-то насторожило его в этой смиренно-ядовитой ухмылке, будто прохожие увидели в нем нечто, не соответствующее общепринятым нормам поведения. Так смотрят на подвыпившего пролетария, писающего на здание Госдумы средь бела дня...

Ладно, выясним рано или поздно, решил Валера и пошел потихоньку по мягкому зеленому ковру в сторону станции метро.

Повернув за угол, он даже крякнул от изумления. Несколько десятков человек висели над улицей лицом к земле в фантастических подобиях гамаков, прицепленные альпинистскими карабинами к длинным канатам, натянутым от одного строения к другому. Они протягивали руки к траве и копались в ней, потом, смешно дрыгаясь, доставали что-то из мешков, укрепленных на портупее в районе груди, и снова принимались колдовать над растительностью. Придурки какие-то арахноподобные.

Еще Рысцов обратил внимание на полное отсутствие рекламы. Присмотревшись, он с удивлением выявил совсем уж несуразную деталь: даже над открытыми настежь дверями магазинчиков, куда то и дело заходили покупатели, не было вывесок. Вдобавок все витрины были не стеклянные, а пластиковые, непрозрачные. Бредятина... Бублики там, подгузники или стройинвентарь? Загляни, дорогой, тогда узнаешь.

Ну и дела...

– Эй, ты... с бинтами!

Возглас относился явно к нему. Валера остановился и не спеша обернулся. Человек, стоящий за его спиной, скестил руки на груди и склонил голову набок.

Мент местный, безошибочно определил Рысцов, поймав его слегка снисходительный, изучающий взгляд. От остальных прохожих мужик вроде бы ничем не отличался, кроме, пожалуй, лычек на воротничке рубашки с блестящей на солнце циферкой шесть. Одет в такие же свободные брюки, как сам Валера, правда, обувка несколько странная – на ногах вместо сандалий какие-то... горнолыжные ботинки, что ли... Поджарый, низкорослый, коротко стриженный, гладковыбритый и, кажется, с неправильным прикусом. Не считая крайне, видимо, неудобной обуви – совершенно обычный гражданин. Но... У любого представителя известного ведомства, как бы он ни прикинулся, на лбу крупным кеглем оттиснуто: мент.