Читать книгу - "Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть четвертая - Вера Камша"

Мориск против полуторной ноши не возражал, то ли был приучен еще и к этому, то ли тоже хотел в лунные поля, подальше от дыма и рвущейся наружу злобы. Остатки здравого смысла в последний момент заставили прихватить охрану, но это не мешало: каданцев увидеть можно было лишь обернувшись, только Фельсенбург не оглядывался. Морок шел легкой рысцой, снег глушил цокот подков, было тихо и ясно. Не хотелось ни думать, ни говорить, лишь вечно ехать сквозь зиму, прижимая к себе самое удивительное создание в мире.

Где-то плескалось море и плакали ведьмы, где-то вздымались горы и среди елей смотрел древние сны покинутый замок, а над высокими шпилями всходила звезда Ретаннэ. При Торстене колыбели мальчиков выносили на крыши, чтобы будущие моряки стали ближе к путеводной звезде, чтобы та их заметила, выбрала, позвала… Маме этот обычай не нравился, она боялась злых сказок и грубых песен, вот и запирала ворота, только злые сказки некогда были жизнью, а значит, могли кончиться иначе. Если бы те, от кого всё зависело, оказались где должно, но они не оказывались. Очень может быть, потому, что боялись чужих слез или шли, плыли, бежали не туда… Потому что не узнали свою звезду.

– Сэль, – почти шепнул Фельсенбург, – вы знаете про Ретаннэ?

– Она указывает дорогу.

– Она еще звенит, но ее не все слышат. Я услышал.

– Наверное, это очень красиво. Как вы думаете, монсеньор Рокэ и монсеньор Лионель тоже слышат звезды?

– Может быть, особенно Алва… Мне не хочется возвращаться, а вам?

– И мне. Если бы я могла, я бы ездила ночами гулять, но у меня нет лошади, и я обещала маме и ее величеству вести себя разумно, а смотреть на луну с охраной совсем не то, что одной. И потом, солдатам всегда хочется поесть и выспаться, тащить их с собой ради собственной прихоти нехорошо, их и так слишком часто убивают. Может быть, смерть на самом деле – это и не страшно, но я умирать не хочу и никогда не хотела. Не понимаю, зачем про это всё время пишут стихи? Ее величеству они не нравились, хотя она и пыталась отдавать должное тем, которые сочинил Веннен… Почему, если поэт великий, но пишет глупость или гадость, ему надо отдавать должное?

– Я об этом не думал, но ведь можно отдать должное как поэту, так и глупости… Вы плачете?!

– Извините! У меня всегда слезы текут, когда я вспоминаю ее величество. Ваш граф Глауберозе ее тоже любил.

– Глауберозе?!

– Он вспоминал ее величество, когда ехал, чтобы его убили. Понимаете, он спросил Герарда, помнит ли он королеву. Когда умирают, если не очень болит и уже не надо ничего делать, вспоминают, кого любят больше всех. Герард думал о нас с мамой и о монсеньоре Рокэ, а о монсеньоре Эмиле нет, а ведь тот к нему очень хорошо относится, и Герард не хотел от него никуда уходить.

– Я не собираюсь умирать, но я бы тоже вспоминал Алву и… вас. Сам не знаю, как такое вышло, но… Селина, я вас люблю, именно вас, хоть вы и похожи на мою маму. Так похожи, что сперва я испугался. Дело в том, что мама очень боится, когда мы уходим, из-за этого отец бросил армию, а меня из Фельсенбурга вырвала бабушка, и я был рад, хотя и чувствовал себя скотиной… А, к кошкам! Главное, я вас люблю и хочу, чтобы вы были со мной всегда.

– Очень жаль, – она обернулась, в самых прекрасных глазах мира отражалась луна. – Я не смогу быть с вами, хотя вы замечательный человек, таких очень мало. Давайте я пересяду к кому-нибудь из охраны.