Читать книгу - "Лачуга должника и другие сказки для умных - Вадим Шефнер"

Алексей Возможный вернулся в Ямщиков?. По случаю его приезда Катя на целый день отпросилась с сельского ветеринарного пункта, где она работала. Она надела старенькую кофточку с пуговками, похожими на леденцы, – Алексею кофточка эта очень нравилась.

– Ну вот ты и победил, – сказала она ему. – Крылья признаны. Ты-то рад?

– Я рад, что вернулся домой, – ответил Алексей. – В городах слишком уж шумно и хлопотно… А как идут дела в моём почтовом отделении? Нет жалоб на плохую доставку писем?

С этого дня Алексей ни разу не заводил разговора о крыльях и не работал ни над каким новым изобретением, хоть по-прежнему выписывал много книг и много читал. Судя по дневниковым записям того времени, изобретением крыльев он считал себя обязанным Кате и той ночи на таёжном болоте, которую он провёл перед встречей с Катей. Однако пишет он о крыльях крайне редко, и во всех записях сквозит мотив «запоздалого стрелка» – то есть убеждённость в том, что его крылья появились в мире слишком поздно и не принесли человечеству той пользы, которую могли бы принести, будь они изобретены раньше.

Алексей очень серьёзно относился к своей должности начальника почтового отделения и так хорошо поставил дело, что его контора связи не раз получала премии не только районного, но даже и областного масштаба. Когда он по возрасту вышел на пенсию, ему были устроены торжественные проводы, и на них присутствовали не только сослуживцы, а чуть ли не всё население Ямщикова.

После ухода с работы Алексей Возможный прожил только пять лет. Он тяготился бездельем. В осеннюю распутицу, надев плащ и болотные сапоги, не раз являлся он в почтовое отделение и отправлялся оттуда в дальние деревни разносить письма. Ни крыльями, ни новыми реактивными летательными аппаратами он не пользовался, предпочитая ходить пешком.

Во время одного из таких пеших походов он простудился и слёг. Были вызваны очень хорошие врачи, но они ничего не могли поделать. Две недели больной лежал без сознания, но однажды вечером очнулся, и Катя удивилась, какие у него ясные глаза. Казалось, он выздоравливает.

– Я сейчас видел лебедя, – сказал он Кате. – Лебедь кружит над нашим домом… Пойди помаши ему рукой, я этого не могу сделать.

Чтобы не огорчать больного, Катя вышла во двор. Распутица к тому времени уже кончилась, гудела пурга. Снежные вихри взмывали, и колыхались, и опадали над крышей, как будто там кто-то хотел построить белый шатёр и никак не мог. Сквозь слёзы Кате вдруг показалось, что и в самом деле над домом кружится большая белая птица. Катя помахала ей рукой. Птица сделала ещё один круг – и вдруг метнулась в темноту и пропала.

Катя вошла в сени, подошла к рукомойнику и долго мыла глаза холодной водой, чтобы Алексей не узнал, что она плакала. Потом вернулась в комнату и сказала:

– Да, летала белая птица. Кажется, это был лебедь. Но не к плохому ли это?

– Это не к плохому и не к хорошему, – ответил Алексей. – Нам пора прощаться.

Катя села возле Алексея на табуретку и взяла его за руку.

– Ты что-нибудь видишь? – спросила она.

– Вот иду по лесной дороге, и передо мной летит сокол, а сова сидит на моём плече. Начинает темнеть.

– Но куда ты идёшь?

– Похоже, что это дорога в Дальние Омшары.

– Тебе трудно? – спросила Катя.

– Очень быстро темнеет. И сокол улетел от меня.

– Отчего ты вздрогнул?

– Это сова сорвалась с моего плеча. Вот она летит впереди и указывает дорогу.

Потом он долго молчал.

– Ты меня слышишь? – спросила Катя.

– Да, слышу.

– Как у тебя там?

– Совсем стемнело. Но сова ещё летит впереди меня.

Алексей Возможный похоронен на тихом сельском погосте в двух километрах от села Ямщикова (ныне Возможное). Катя пережила его на две недели. Их могилы расположены рядом, под общей плитой из местного серого песчаника. На плите выбито изображение крыльев, а под крыльями стихотворение здешнего провинциального поэта: