Читать книгу - "Живи! - Владимир Данихнов"

Один из последних наших с Иринкой дней выдался замечательным. То был день ее восемнадцатилетия. Стояла сухая, ясная погода. В Миргороде уже никто не воевал, и ничего не взрывалось. И это было не перемирие, а прочный мир.

Ветер притих, затаился в темных колодцах дворов и закоулках подворотен, но затем налетал вдруг, расшвыривая листву под ногами, и вновь прятался по углам. Не ветер — неугомонный ребенок. В воздухе танцевала прозрачная паутина, золотые листья кружили над домами, и невозможно было понять, какой из них — чья-то загубленная душа, а какой — обычный, осенний, сорванный проказником-ветром. Дожди прекратились с пасмурным сентябрем; сейчас было тепло, и небо раскинулось над городом безбрежным морским простором, высокое, безоблачное, той пронзительной чистоты цвета, что случается порой в октябре. И, пожалуйста, не надо толковать о всяких антициклонах, это время зовется бабьим летом.

Малыши носились с каштанами, пытаясь жарить их на огне. Жечь мусор запрещалось, но кое-кто жег, словно наперекор. По-моему, зря. От костров над улицами поднимался густой дым, напоминая дни беспорядков. Запах дыма пропитывал одежду и обувь, и от них потом разило коптильней. Впрочем, мы были далеки от всего этого, ведь сегодня наступил один из последних принадлежащих нам дней — день Иринкиного совершеннолетия.

Поднявшись рано утром, я приготовил завтрак на маленькой кухоньке: бутерброд с сыром и маслом, как она любила. Сварил кофе, кинул туда щепотку растолченного цикория. Я его терпеть не могу, да и Иринка не очень жалует, но ей нравится, как это звучит — «кофе с цикорием», и поэтому всегда настаивает, чтобы в ее кофе добавляли цикорий.

Поднос не нашелся, кажется, мы одолжили его соседям, но в груде пустых коробок я отыскал то, что требовалось, — широкий и удобный картонный лист. Поставил на импровизированный поднос кофе в белой чашке с треснутой ручкой и тарелку, на которой лежал чуть поджаренный хлеб с маслом и расплавившимся голландским сыром. Чувствуя себя заправским официантом, прошел в Иринкину комнату.

Девушка притворялась спящей, старательно жмурила глаза. Я опустил картонку на столик и присел рядом. Запустив руку под одеяло, пощекотал ей пятку: Ирка захохотала, задрыгала ногами и вскочила на кровати, едва не опрокинув завтрак. Красная, растрепанная, она терла кулачками заспанные глаза.

— Уйди! Я страшная по утрам! — Ирина схватила подушку и прижала ее к лицу.

— Не ври, — сказал я. — Ты красивая. И голодная.

— Ты приготовил мне бутерброды с сыром? — спросила она из-под подушки.

— Ты их не заслужила, но я всё-таки приготовил.

— А кофе с цикорием?

— И эту гадость — тоже.

— Ты — лапочка.

— У меня самые корыстные намерения.

— Я так и знала! Сударь, вы — подлец!

— Я невоспитанный хам. Прошу вас, сударыня, не путайте.

Иринка опустила подушку, положила на нее подбородок и с нежностью посмотрела на картонку с завтраком.

— Так красиво…

— Смеешься? — ворчливо спросил я.

Она обняла меня и, глядя в глаза, проникновенно сказала:

— Влад, спасибо.

Ее глаза смеялись. Сонная Иринка необыкновенно красива: волосы изящно спутаны и топорщатся, как после взрыва, из-под ночной рубашки выглядывает очаровательная родинка, и не менее очаровательная ложбинка прячется под полупрозрачным шифоном, а пахнет от Иринки безумно волнующе, и я долго не могу оторваться от нее, просто сижу и смотрю.

— Влад, открой форточку, — попросила она. — Душно чего-то.

Я подошел к окну, распахнул обе створки — в комнату ворвался запах осени: горьковатый, чарующий. Обернулся: Иринка уже вовсю уплетала бутерброды.

— Так лучше?

— Ага. А где именинный пирог? С восемнадцатью свечками.

— Прожуй сначала, — засмеялся я.

— Нетактично! Как нетактично говорить такое женщине!

Я присел на краешек кровати и гладил ее волосы, плечи. На руку летели крошки: Иринка нарочно громко и очень некультурно чавкала.

— Мне срочно нужен именинный пирог, — потребовала она. Посмотрела лукаво и поправила бретельку ночной рубашечки.

— Кстати, мне уже восемнадцать. Теперь я могу стать твоей женой.

— Ты хочешь стать моей женой прямо сейчас?

Она гибко потянулась, дернула плечиком, и непослушная бретелька скользнула вниз. Ирина не стала ее поправлять.

— Другая женщина оттягивала бы этот прекрасный миг, но я знаю, что прекрасного в нем мало. Быть может, потом… Так что и оттягивать нечего… пусть всё случится скорее.