Читать книгу - "Иное решение - Андрей Семенов"

Была одна тревога, но без стрельбы, говорят, что ее дали, дабы пропустить через Москву танки. Была стрельба, но без тревог. На Западном фронтов, говорят, затишье. Тает медленно. Очевидно, мы накануне событий – «что и царю Борису».

Союз заседает в том же особняке на Поварской, где я впервые появился в 1921 году!

Слухи о мире очень упорны – также упорна версия о том, что Украина станет самостоятельной. Логика событий явно ведет к этому, но – потом последует сюита внутренних передряг. Расчет обеих сторон – ясен. Все дело в выигрыше темпа, но немцам, я думаю, несладко.

24 апреля 1942 года.

Сегодня был Щербаков. Приходил прощаться. После 4 месяцев подготовки сегодня выезжает на фронт. Интересная и характерная мелочь: им дали новые минометы, но способ пользования неизвестен, так они и поехали. Слух: в Москве Риббентроп. Благодаря ли ему, но удивительно тихо – ни налетов, ни стрельбы. Но говорят, что немцы начали бактериологическую войну. Сбрасывают яркие коробочки, раскрыв которую человек сразу же умирает от какого-то яда и т. п. На собрании пропагандистов сказали твердо, что немецкое наступление миф и что война кончится в 1942 году…

Апрель 1942 года. Стокгольм.

– Олег Николаевич, – шепотом позвал Коля. – Олег Николаевич.

– Чего тебе? – недовольно отозвался Штейн.

Они вдвоем находились в Колиной квартирке. Была ночь. Свет уличного фонаря пробивался сквозь занавеску и желтым квадратом падал на пол, разгоняя мрак в комнате. Надо было спать. На утро Штейн назначил ликвидацию Синяева. Нужно, чтобы с утра не дрожали руки и не шалили нервишки, а этот все заснуть не может.

– Олег Николаевич, вот кончится война…

– И что?

– Да я так думаю, тогда совсем другая жизнь будет.

– Какая – другая? – не понял Штейн.

Из уважения Коля уступил Штейну свою кровать, а сам лежал сейчас на жестком топчане, мечтательно глядя в потолок. Он и не думал спать.

– Лучшая. Не такая, как была.

Штейн повернулся на другой бок. Надо бы заснуть, только молодой человек никак не уймется.

– Ага, – отозвался он через минуту. – Ты еще про благодарных потомков вспомни.

– А что? Это они нас будут вспоминать. Завидовать будут.

– Чему?

– Тому, что мы такую войну на своих плечах вынесли. Тому, что победили.

– Ты в школе историю хорошо учил? – поинтересовался Штейн.

– Нет. Я больше физкультуру любил, – признался Коля.

– Оно и видно. Чему нас учит диалектический материализм?

– Чего? – не понял Коля. – Олег Николаевич, где вы такие слова берете непонятные?

– Эх, деревня, – вздохнул Штейн.

Оба немного помолчали. Сна не было.

– Олег Николаевич, – снова начал Коля. – Я говорю, жизнь-то какая будет!

– Какая была, такая и останется, – буркнул Штейн.

– Как так?! – Коля даже привстал от негодования. – Не может такого быть!

– Так! – коротко отрезал Штейн. – Спи, давай, сатана.

– Ну, неужели все зря? Весь наш труд, все наши смерти?!

– Ты что же? – насмешливо спросил Штейн. – И в самом деле веришь, что войны приводят к положительным изменениям в жизни общества?

– А как же! – уверенно воскликнул Коля.

– Если бы ты любил не физкультуру, а дал себе труд внимательно прочитать школьный учебник истории, то ты бы знал, что эта Отечественная война у нас вторая.

– А я и так знаю. Первая была с Наполеоном.

– Верно. Умница, – одобрил Штейн. – Тогда ты должен помнить, что и во время войны с Наполеоном народ думал так же, как ты сейчас. Вот, дескать, кончится война, царь отменит крепостное право, даст волю… Ты что же, на полном серьезе думаешь, что после войны что-то изменится? Ну, например, колхозникам выдадут наконец паспорта, чтобы они могли спокойно ездить по стране?

– Конечно!

– Болван! – отрезал Штейн. – Крепостное право через сколько лет после той войны отменили? Почти через пятьдесят! Вот, может, году к девяносто второму и выдадут колхозникам паспорта. Я не доживу.

Коля разочарованно откинулся на топчан.

– А за что же тогда мы воюем?

– Каждый за свое.

– Ну вот вы, Олег Николаевич, за что воюете?

– Я давал присягу.

– Хорошо. А солдаты, которые идут на верную смерть?

– Солдаты тоже давали присягу. Кроме того, в Уголовном кодексе есть статья, предусматривающая наказание за отказ применять оружие на поле боя. Поэтому все, кто носит военную форму, люди подневольные и собой не располагают.

– А я?

– Ты не носишь военную форму. Это верно. Но что это меняет? Ты тоже давал присягу. Ты такой же командир Красной армии, как и я, и на тебя распространяются все приказы и все законы. И здесь, в Стокгольме, ты не по своей воле, а выполняешь приказ. А раз заработал орден и внеочередное звание, значит, выполняешь его хорошо. Завтра мы с тобой должны выполнить еще один приказ и убрать этого мерзавца Синяева. А ты своими разглагольствованиями не даешь мне заснуть и тем самым мешаешь выполнению боевого приказа. То есть пусть косвенно, но являешься пособником врага.

С тем они и замолкли, но заснули не сразу. Коля думал о том, какая замечательная жизнь начнется в СССР сразу же после войны, а Штейн планировал ликвидацию Синяева.

Восемь дней Коля наблюдал за Синяевым, отслеживал каждый его шаг. За это время ему удалось установить следующее. Синяев почти безвылазно сидит в «Русском Доме». Его статьи и прокламации с призывом записываться в легионы ваффен-СС в редакцию и типографию относит посыльный. Да и не факт, что он сам их пишет. Два раза он наведывался в германское посольство и три раза в банк – тот самый, где у Коли был открыт счет. О том, чтобы попытаться достать генерала в «Русском Доме», не могло быть и речи, это здание хорошо охранялось снаружи и изнутри. Перед ним постоянно прогуливалась парочка крепких ребят с нацистскими челками. В немецком посольстве, пожалуй, тоже не стоило рисковать. Три эсэсовца в сторожке и здоровенный доберман во дворе, без шума и пыли обтяпать дельце не удастся. А вот банк…

За двойной входной дверью банка располагался большой вестибюль, он же операционный зал. По периметру за остекленными конторками работали клерки. Из зала выходили две лестницы, одна вела вниз, в хранилище, вторая – на верхние этажи, где располагались кабинеты менеджеров. Коля никогда до этого не бывал там, но один раз любопытства ради поднялся. Все три раза Синяев в банке был около сорока минут. Чтобы не попадаться на глаза, Коля оставался снаружи, но они со Штейном прикинули, что для того, чтобы положить на счет или снять деньги, много времени не нужно. Чек, скорее всего, выписывается заранее, и генералу остается только протянуть его клерку. Для того чтобы отсчитать требуемую сумму, тоже не требуется сорок минут. Значит, Синяев не задерживается в операционном зале, а проходит дальше. Возникает вопрос: куда? Если он идет вниз, в хранилище, то его там не достанешь. Вход туда возможен только в сопровождении сотрудника банка, а это лишний свидетель. Можно, конечно, убить ни в чем не повинного человека, не в добрый час оказавшегося на своем рабочем месте, но не стоит проливать лишнюю кровь. Грех на душу брать.