Читать книгу - "К вопросу о циклотации - Борис Стругацкий"

Алексей Петрович ласково глядел на товарища. Левка, видимо, все еще считает, что он боится. Да разве дело в страхе?

Самое главное – суметь сделать то, чего от него ждут. А это еще не совсем ясно. Но, надо думать, станет ясно в ближайшее время. От вина на душе стало легко и тепло, ощущение риска и опасности притупилось. Лева Вальцев, старый друг, которого он выручил в Черных Песках, ручался за него. И раз он идет на такое дело, как может позволить себе отстать капитан Громыко?

Он встал и прошелся по комнате. У пианино задержался, снова поглядел на фотографию.

– Ну, хорошо. Хватит о «Хиусе», о «красных кольцах». Кто это, если не секрет?

– Нет, какой же секрет, – нехотя сказал Вальцев. – Маша Бирская. Сашкина сестра.

– А-а…

– Мы были женаты, потом она ушла. Да, слушай, как у тебя дела?

– Дела?

– Ну да, с этой твоей… алма-атинской красавицей.

Алексей Петрович сразу поскучнел.

– Так себе, – грустно сказал он. – Встречаемся, когда приезжаю.

– Ага, встречаетесь, когда ты приезжаешь. Ну и что?

– Что? И ничего.

– Ты ей делал предложение?

– Делал.

– И она отказала?

– Нет. Сказала, что подумает.

– Давно она это сказала?

– Да… скоро уже год.

– Дурак ты, Леша, как я погляжу.

Алексей Петрович обреченно вздохнул. Вальцев с откровенной насмешкой смотрел на него.

– Нет, вы подумайте! – сказал он. – Человеку тридцать пять лет. Заслуженный командир. Не пьет… Во всяком случае, не напивается. Влюблен в красивую незамужнюю женщину и встречается с ней уже десять лет…

– Семь.

– Пускай будет семь. На седьмой год делает ей предложение… Сколько лет ты собирался сделать ей предложение?

– Шесть лет.

– Да… Наконец делает ей предложение. Заметьте, она терпеливо ждала целых шесть лет, эта несчастная женщина.

– Ну, ладно, хватит.

– После этого, когда она из скромности или из маленькой мести сказала, что подумает, он ждет еще год…

– Хватит, говорю!

– Правда, Алешка, ты самый положительный дурак, каких…

– Ну? – Алексей Петрович схватил с дивана валик и поднял над головой.

– Молчу, молчу… Садись, пожалуйста, Алексей Петрович, сделай милость. Если уж говорить серьезно, то ты сам виноват.

Я ее хорошо не знаю, видел всего два… нет, три раза, а ты знаком семь лет. Но ведь твой способ знакомства похож на издевательство. Ты ее и не обнял, наверное, ни разу. Что она о тебе подумает? Но, кажется, она славная женщина. Тебе просто везет.

– Куда уж мне с моим-то рылом… – уныло сказал Алексей Петрович.

Вальцев хлопнул его по спине.

– Не горюй. Вернешься домой – герой! – у тебя и уверенности больше будет, все сразу уладится.

– А вдруг за это время…

– Господи! За семь лет ведь ничего не случилось, верно?

Алексею Петровичу было страшно приятно, что друг Лева успокаивает его и так уверенно говорит о его будущем. Он повеселел, схватил Леву за шею и одним движением пригнул до пола.

– Ох, и силен же, чертяка! – морщась от боли, проговорил Вальцев. – Вот за это самое вас, офицеров, девушки и любят.

Алексей Петрович рассмеялся.

– Брось скромничать. Да зажги-ка, брат, свет, и давай еще чего-нибудь выпьем.

– Не вредно, не вредно, милостивый государь!

Комната ярко осветилась, за окнами стало совсем темно.

Вальцев опустил шторы.

– Светло и уютно, – хихикнул он, потирая руки. – Чего желаешь?

– Налей сухого, если есть.

– Как не быть, дорогой? Изволь, вот цинандали. Пойдет?

– Еще как!

Они сели рядом на диван с бокалами в руках.

– Знаешь, Лева, расскажи-ка ты мне об этих ребятах.

– О каких?

– О наших. О нашей команде. Кто они такие и что собой представляют? Тебе они нравятся?

Вальцев задумчиво отхлебнул вина, затем поставил бокал на стол.

– О наших ребятах, значит… Мне-то они очень нравятся.

Подбор людей в эту экспедицию до удивления хороший. Только Строгова, командира, я знаю плохо.

– А остальные, значит…

– Хорошие, я же тебе говорю. Орлы!

– И этот «пижон»?

– Какой пижон?

– Бирский.

– С чего ты взял, что он пижон?

Алексей Петрович сделал неопределенный жест.

– Так мне кажется.

– Ладно, начнем с Бирского. Ты на него не сердись. Он хороший парень и, когда вы поработаете вместе, станет твоим лучшим другом.

– Сомневаюсь.

– Твое дело. Только когда я впервые пришел в Управление, он меня третировал еще хуже. Понимаешь, у него бзик: всякий, кто приходит «со стороны», то есть не имел высокой чести крутиться в шаровых камерах и сидеть месяцами в маске в азотной атмосфере – это все глупости, которые проделывают со слушателями Института подготовки, – так вот, тот, кто не прошел через это, для работы в пространстве, по его мнению, не годится. А потом мы с ним очень подружились во время экспедиции на Марс. Он, конечно, немного неврастеник. Но что в нем характерно, так это полное отсутствие инстинкта самосохранения. Он смел, как наполеоновский гвардеец, вернее, как Рикки-Тикки-Тави. И вместе с тем очень добрый и отзывчивый парень.

– Положим, – пробормотал Алексей Петрович, поднимаясь, чтобы налить себе вина.

– Вот тебе и «положим». В общем, не пройдет и месяца, как вы перестанете глядеть друг на друга волком… или я не знаю тебя и его. Здесь, понимаешь, вот еще что. Вначале в экспедицию намечали Савушкина, его большого приятеля. А потом назначили вдруг тебя.

– Ага…

– Но это обойдется.

– Ладно, посмотрим. А что Гриша?

– Гришка Ершов? У нас его называют «небожителем». Если ему дать волю, он вообще не будет возвращаться на Землю. Для него существует только пространство и приборы в кабине. И еще Верочка Званцева – ты ее не знаешь. У нас есть несколько таких – отравленных на всю жизнь.

– А ты?

– Я? Нет, я – другой. И таких, как я, большинство, и ты, вероятнее всего, будешь таким же. Мы «тоскуем по голубому небу». Есть такой вид психического расстройства – «тоска по голубому небу». Я своими глазами видел, как прославленные межпланетники, вернувшись на Землю после длительного рейса, плакали и хохотали в истерике и прыгали, как молодые козлята, выйдя из звездолета. А вот Гриша – не такой. У него все это наоборот. Хороший милый человек, между прочим. Страшно любит старых друзей, с остальными держится просто приветливо. Большой друг Крутикова, хотя люди они совершенно разные. Бывают же чудеса, скажи на милость!