Читать книгу - "Золотое побережье - Ким Стэнли Робинсон"

– Ты меня придавил, вылезай оттуда!

– Я… э-э… я не могу. У меня вроде рука… рука застряла под этой штуковиной.

– Какая еще штуковина?

– Да вроде распределитель. Я уже нащупал этот контакт, подобрал его, а потом…

– А если ты отпустишь контакт, рука вытащится?

– Э-э… нет. Ни так, ни так не получается.

Деннис обреченно вздыхает, сдвигается боком на край поддона и нажимает. Поддон с лязгом ударяет противоположным своим краем по днищу машины, и Деннис скатывается на пол. Затылком по бетону – мало приятного, хорошо хоть не очень сильно. Ведущие контакты, естественно, прижаты к полу, нужно обогнуть их, для чего приходится извиваться ужом, еще немного – и он на свободе.

Деннис стоит рядом с машиной, потирает ушибленный затылок и задумчиво созерцает торчащие из моторного отделения ноги. Можно подумать, этот красавец просто взял и нырнул туда, головой вперед. Собственно говоря, он почти так и сделал. Деннис берет карманный фонарик и освещает внутренности моторного отделения. Голова Джима как-то странно вывернута и прижата к груди.

– Приветик, – говорит Джим.

Деннис освещает руку Джима, ту, которая засунута под распределитель.

– Так ты отпустил этот контакт?

– Ага.

Джим говорит глухо и неразборчиво, словно с кляпом во рту. Деннис наклоняется, оттягивает защелки и снимает крышку распределителя.

– Попробуй теперь.

Джим резко дергается и освобождает руку. Его голова врезается в поднятую крышку капота и вышибает металлическую подпорку, на которой та держалась; крышка громко захлопывается, чуть-чуть не перебив руку Денниса и шею Джима.

– Ой! Ух ты!

Деннис чуть опускает защитные очки и смотрит на Джима. Затем он открывает капот и ставит крышку распределителя на место.

– Так где, говоришь, этот контакт?

– У меня он, – гордо заявляет Джим, протягивая контакт одной рукой и потирая голову другой.

Дальше Деннис снова работает в одиночку. Крепежные винты он закручивает почти намертво – если Джим решит когда-нибудь снять эту крышку (держи карман шире), поневоле вспомнит, кто ставил ее в последний раз.

– А как у тебя на работе? – Осторожный вопрос Джима призван, по всей видимости, заполнить молчание.

– Порядок. – Деннис заворачивает последний винт и встает. – Следующую неделю меня почти не будет дома, придется сидеть в Вашингтоне. – Он смотрит на сына. – Ты бы зашел сюда раз-другой, поужинал.

– Хорошо. Обязательно.

Деннис складывает инструменты в ящик.

– Ну, так я, пожалуй, поеду.

– Не забудь попрощаться с мамой.

– Да, конечно.

Джим направляется к дому, идущий следом Деннис удивленно покачивает головой. Ноги, болтающиеся в воздухе… ну прямо как жук, перевернутый на спину.

Джим прощается с Люси.

– Что-то давно мы не видели Шейлу, – говорит Люси.

– Ну, как-то все так. Последние недели мы с ней почти никуда не ходим.

– Жаль. Мне она нравится.

– И мне тоже, просто и я и она были очень заняты.

– Ты обязательно к ней зайди.

– Да, обязательно.

– А еще ты бы зашел к дяде Тому. Ведь давно у него не был.

– Да, давно, но я зайду, честное слово зайду. Ладно, я поехал. Спасибо, папа.

Джим поворачивается к двери, и Деннис буквально видит, как из головы сына мгновенно улетучиваются все обещания.

– Счастливо, – говорит он. – И будь поосторожнее. Старайся не застревать башкой в моторном отделении.

Глядя на закрывшуюся дверь, Деннис рассмеялся – коротко и невесело.

5

Джим мчится по шоссе, с каждой секундой его охватывает все большая злость. Полностью поглощенный собственными переживаниями, он уже забыл и про Шейлу, и про дядю Тома. Долгое одиночество на трассе, одна из главных составных частей его жизни. И злость. Он вспоминает события, меняет их детали, переставляет, организует в новую картину – пока не оказывается, что во всем виноват отец, пока вся злоба не переходит на Денниса, оставляя самого Джима ни в чем не повинным. Чего стоит один этот взгляд поверх очков, после того как Джим сумел наконец выдраться из проклятой машины. Просто оскорбительно.

Он паркуется на Саут-Кост Пласа в подземном гараже и поднимается лифтом на верхний этаж. Это южный конец молла, и здешние квартиры – из самых дорогих во всем округе Ориндж. Через звукоизолирующую дверь доносится дробь ударных и еле слышный плеск голосов. Джим входит.

Квартира Сэнди и Анджелы состоит из шести больших комнат, расположенных в ряд, как вагоны поезда. Большие окна – собственно, не окна, а прозрачные стены – каждой комнаты выходят на юго-восток; этот дом – гелиотропный. За окнами – балкон, протянувшийся во всю длину квартиры. И балкон, и все комнаты, кроме спальни, заполнены людьми, тут сейчас человек шестьдесят, не меньше. Обычная, считай, ежедневная тусовка, так что все ведут себя довольно спокойно. Сэнди еще не пришел. Джим проходит на кухню, это первая комната анфилады. Везде комнатные растения, огромные, в огромных глазированных горшках. Все растения сияют здоровьем и благополучием, можно даже подумать, что они искусственные, пластиковые; ходит шутка, что у Анджелы полимерный палец^[7].

Не заметив никого, с кем особо хотелось бы побеседовать, Джим выходит на балкон. Он прислоняется к высокому, по грудь, парапету и смотрит на огни прибрежного ОкО, подмигивающие в темпе быстрого пульса. Это – его город.

Джим в глубоком унынии. Он обрабатывает документы для фирмы, торгующей недвижимостью, и преподает на вечерних курсах трабукского начального колледжа, но и там и там – вне штата, на неполном рабочем дне. Отец считает его неудачником, а друзья – шутом гороховым. Последнее вполне понятно, Джим придерживается этой роли сознательно, ведь все его друзья в той или иной степени клоуны, так что шутки среди них ценятся очень высоко. Убери шутовство, и он превратился бы в объект чужих насмешек. Только как же все это надоело, надоело, надоело. Насколько лучше быть… кем? Да кем-нибудь другим.

Появляется Сэнди, на собственное сборище и с трехчасовым опозданием. Ну это как всегда, в точном соответствии с Уставом караульной службы.

– При-веет! – вопит Сэнди; тут же подходит Анджела Мендес, вторая постоянная обитательница этой квартиры, и прерывает вопль поцелуем. Сэнди идет дальше, его веснушчатая кожа порозовела от возбуждения.

– Эй, вы, привет! Чего это вы все приутихли? – Он подходит к музыкальной стене и врубает ее децибелов этак на сто тридцать. Сисястая Лаура поет «Я хочу, мне очень нужно», аккомпанирующие ей барабаны грохочут так неистово, словно по ним лупят двадцать эпилептиков.