Читать книгу - "Порвали парус - Юрий Никитин"

- А ты как хотел? – отрезала она.

- Сама знаешь.

- Так не получится, - определила она.

- А как хотят они, - ответил я, - не подходит мне.

- Жизнь, - сказала она, - это компромисс. Не помню, кто сказал. Получится где-то посредине. От чего-то придется отказаться им, от чего-то тебе… Ты ешь, мясо стынет быстро.

- Потому что я ем, - ответил я, - а ты глотаешь, как утка. В Генеральном штабе, где все еще изучают тактику применения боевых слонов, с которыми Ганнибал нанес поражение Риму, до сих пор не поняли, что мир меняется настолько стремительно, что даже танковые заводы пора закрывать за ненадобностью! Потому, Ингрид, уж извини, но из-за таких компромиссов вся планета вот-вот накроется медным тазом.

Она взялась за чашку с горячим кофе обеими руками, на меня взглянула поверх края испытующе и недоверчиво.

- И уступать не намерен?

- Ни на дюйм, - отрезал я. – Как нельзя быть немножко беременной, так и нельзя допускать… ну как тебе на пальцах для доступности… В общем, если выпустить из лаборатории миллиард смертельных вирусов или только одного, то разницы нет, понимаешь?.. Через десять минут из одного вируса получится тот же миллиард. И они будут множиться, пока будут находить корм.

Она медленно и чисто механически прожевала отрезанный комочек, на меня не смотрит, плохой признак.

Я ел молча, она сказала наконец задумчиво:

- Беда еще в том, что ты не силовик, у тебя даже склад мышления другой…

- Ну-ну?

- Насколько я знаю, - продолжила она тем же прокурорским тоном, - высокий интеллект вовсе не означает присутствие высоких моральных принципов. Скорее, наоборот, не так ли?

Я подумал, кивнул.

- Бесспорно. Чтобы совершать открытия, мозг должен быть свободен от догм.

- Вообще?

Я сказал тем же профессорским голосом, сам осознавая, что для простого человека, а силовики не могут быть не простыми, звучит занудно:

- От любых вообще. Моральных, этических, социальных, кастовых, корпоративных… Потому писатели, к примеру, пьют больше и чаще слесарей, курят и развратничают… хотя теперь не существует даже такого слова, однако потребность в диком и разнузданном разврате заменили разнообразием в наркоте, поисками в сексе, опасными играми, извращениями…

- Вот-вот, - прервала она, - только на писателей не кивай. Ишь, удобная мишень. Ученые такие же, только не так на виду. У вас тоже мозги… без моральных принципов.

Я сказал мирно:

- Договаривай. Судя по пупырышкам на твоих руках, ты увидела меня в каком-то из сексуальных маньяков?

- А у тебя есть другие объяснения? – отпарировала она. – Ты же совершенно не признаешь над собой контроля. А без этого просто не может быть общества.

- Контроль над наукой? – спросил я. – Понимаешь, коня можно привести к водопою силой, но заставить пить не получится…. Так и с наукой. По приказу не делаются открытий. Либо буду свободно работать на родную страну… пусть даже в ГРУ, я же признаю острую необходимость в такой организации контроля на данном этапе развития общества… во как задвинул!.. либо буду так же свободно, как и хочу, работать в научно-исследовательском Центре Мацанюка.

Она покачала головой.

- Никто не будет ради тебя ломать систему. Будь реалистом.

- Ты так полагаешь? – спросил я. – Системы ломали, начиная с первобытно-общинного. Систем было столько, что можно перечислять до утра, а ты вообще-то даже не о системе, а крохотном ее пятнышке. И хочешь, чтобы все оставалось неизменным, несмотря на резкие перемены в обществе!.. Нет уж, если я вижу, что впереди, и это мне нравится… надеюсь, продолжать не надо?

Она помолчала, глядя крупными глазищами, как я расправляюсь с бифштексом.

- Ты слишком… независим, - произнесла она уже тише и не таким агрессивным голосом. – Нельзя жить в обществе и быть от него независимым. Потому у меня…

- Недоверие?

Она покачала головой.

- Хочу, чтобы недоверия не было у других.

- Пусть другие о своих делах и заботятся, - предложил я. – Ингрид, я вижу твою настороженность и твое, давай уж по-честному, недоверие. Если что не так, скажи. Я все отвечу. Только, предупреждаю, недоверие… эта штука обоюдная. Если буду чувствовать его к тебе, могу просто воздержаться от работы с тобой. Прости за откровенность.

Она запнулась, во взгляде вспыхнуло чуть ли не бешенство, но не разгорелось, а осталось вот такое, жестко контролируемое. Никто не станет работать с напарником, которому не доверяет или который ему не доверяет, так что мой ответ предельно ясен. Ничего личного, таков кодекс как моральный, так и уставно-служебный.

- Ты груб, - проговорила она, сдерживая в себе нечто недоброе, - никто со мной так не говорил!

- Правда? – спросил я. – А у тебя были напарники?.. И сколько держались?.. День-два?.. Ладно, Ингрид, мне пора идти… и работать, а не. Захочешь извиниться, могу выслушать. Но извинения должны быть не ля-ля для формы.

Я оставил деньги на столе и покинул кафе, выказывая всем видом, что глубоко возмущен, хотя на самом деле, если честно, никакого возмущения. Мысли и эмоции Ингрид как на ладони, все типично, но все равно такое спускать нельзя, если хочет работать со мной. У нее сильный характер, всех нагибает и заставляет работать под собой, и хотя я не против работать под начальством женщины, какая вообще-то разница, но я против того, чтобы работать под нажимом менее развитого интеллекта.

Конечно, это я в самом деле задвинул, никто Ингрид надо мной не ставит, это я в принципе, почему бы не работать под началом, скажем, Марии Склодовской-Кюри, будь она такая, как на портретах и в официальной биографии, но мы, ученый люд, знаем, что все ее открытия сделаны в содружестве с мужем, гениальным химиком Пьером Кюри и Анри Беккерелем, а после смерти мужа работала с великим химиком Андре Дебьерном, и ни одного дня самостоятельно, однако Нобелевскую премию надо было дать женщине для поощрения равноправия, сейчас бы дали негру, если бы нашли хоть одного среди работающих в такой области.

Я цыкнул на мозг, слишком далеко увел в сторону и пытается вообще погрузить в дебри мелких житейских дел, как падкую на сплетни старую бабку.

Ингрид наверняка знает больше, чем говорит. Можно прошерстить тщательно всех, кто с нею разговаривал недавно, наверняка убеждали надавить на меня, обещали повышения, льготы, полезные знакомства и связи, но главное, чем можно было заставить говорить со мной в таком тоне, это объясняли, что меня сломают, работу Генерального Штаба меняет время, а не самоуверенные одиночки.