Читать книгу - "Зловещее проклятие - Виталий Гладкий"

– Смотри у меня… немчура.

Софка роняла слова скупо, перед собой, не оборачиваясь.

– В следующий раз пеняй на себя…

Она милостиво похлопала ладошкой по лоснящейся щеке повара.

– Ладно, грешник, иди уж, не лопочи, язык сломаешь.

Повар обрадовано крутанулся на месте и поспешил обратно на кухню.

– Капитон!

Софка подошла к румяному молодцу.

– Княгиня велела запрягать. Чтобы через час экипаж был у подъезда.

– Слушаюсь, ваша милость! – бодро рявкнул Капитон, дурачась.

Он подошел поближе и шепнул тихо, не для чужих ушей:

– Страсть как соскучился… Софочка, любимая…

– И шкуру медвежью брось в санки, не забудь, – повысила голос Софка, бросив косой взгляд на баб – те насторожили уши.

А сама вспыхнула, затрепетала, задышала часто, растаяла, как свеча белого воска, под светло-серыми глазами Капитона.

Софка ушла, сверкнув на прощанье изумрудной зеленью из-под длинных ресниц. Тишина в людской снова наполнилась говором и смехом.

Капитон опустился на скамейку, сумрачно выпил кружку чаю, который принесла молоденькая служанка. Бутерброд с маслом есть не стал, захватил с собой, завернув в холщовый лоскут, – торопился…

Княгиня завтракала в спальне.

Дула, сложив блеклые губы трубочкой, на горячий шоколад, отхлебывала мелкими глоточками, причмокивая.

Софка сноровисто прислуживала, белкой сновала по спальне.

Старуха одобрительно посматривала в ее сторону, собирая морщинки у глаз, что должно было обозначать благосклонную улыбку.

Софка была дальней родственницей княгини, из обедневшей шляхты. Восьми лет от роду девушка осталась круглой сиротой, и Сасс-Тисовская взяла ее к себе.

Но на первых порах Софку причислили к дворовым, и она наравне со всеми выполняла черную работу. Ей запретили говорить, что она имеет какое-либо отношение к княжескому роду Сасс-Тисовских.

Единственным отличием от остальной дворни было то, что Софку отдали в церковно-приходскую школу для обучения грамоте.

Училась девочка прилежно, несмотря на то, что ей по-прежнему приходилось исполнять обязанности по дому.

Софке спала урывками, не более трех-четырех часов в сутки, и только молодой, воистину железный организм мог вынести такие нагрузки.

Но трудности не сломили ее, только закалили. Она рано повзрослела, и в свои шестнадцать выглядела гораздо старше.

Никто не мог проникнуть в ее внутренний мир, прочитать ее мысли. Даже Капитону, в которого она влюбилась со всем нерастраченным пылом юности, Софка не позволяла касаться ее души, закованной в панцирь недоверия и осторожности.

Девушка была очень хитра и не по годам расчетлива. Она стала глазами и ушами старой княгини, постоянно демонстрируя ей свою преданность и любовь.

Временами казалось, что Софка ближе и родней Сасс-Тисовской, чем дети княгини.

Больше всего Софка боялась, что снова очутится на обочине жизни, станет нищей и опустится на самое дно. Она уже прошла эти «университеты», а потому рвалась вверх, к богатству и прочному положению в обществе, с неистовой страстью и целеустремленностью.

Несмотря на юные годы, Софка уже сумела кое-что скопить на черный день. В банке у нее был счет, который постоянно пополнялся.

Это оказалось непросто, так как старая княгиня была скупа и прижимиста. Она не платила своей юной наперснице ни копейки.

Но должность экономки позволяла Софке утаивать часть денег, предназначенных на закупку продуктов и фуража. Девушка была достаточно грамотной, чтобы водить княгиню за нос, подсовывая ей липовые счета.

Время от времени Сасс-Тисовская устраивала ревизии, однако уличить хитроумную Софку в обмане ей не удавалось.

Щебет девушки, которая с наивным видом болтала разную чепуху, действовал на княгиню как патентованное шведское снотворное. Обычно Сасс-Тисовская засыпала, не дослушав до конца отчет Софки.

Покончив с шоколадом, княгиня принялась за бутерброды с черной икрой.

Софка была уверена, что хозяйка не ограничиться легким завтраком, а потому, кроме гренок и швейцарского сыра, девушка приготовила и кое-что посущественней, хотя об этом княгиня и не просила.

Софка знала, как угодить госпоже…

Печальный случай с сыном не повлиял на аппетит Сасс-Тисовской. Несмотря на то, что княгиня не отличалась дородностью, скорее наоборот, к старости она стала чревоугодницей.

Впрочем, ее отношения с сыном оставляли желать лучшего.

(У нее были еще две замужние дочери и старший сын, проживающий в Швейцарии. Он там лечился. Как поговаривали, от скуки).

Даже офицерский Георгий, с которым младший сын приехал на побывку, не поколебал ее мнения – она считала его мотом и неудачником.

Потому княгиня ссуживала сына деньгами скупо, требуя непременного отчета о расходах, что, конечно же, не могло нравиться бравому вояке.

Немалую лепту в натянутых отношениях младшего из Сасс-Тисовских и княгини внесла и Софка.

Она докладывала ей обо всех проступках сына старухи, нередко добавляя и от себя кое-какие подробности – те, которые нельзя было ни проверить, ни опровергнуть.

– Софья! – позвала княгиня горничную.

У нее получилось: “Сшофийя”, – старуха немного шепелявила; между собой они беседовали почти всегда по-польски.

– Поди сюда, милочка. Возьми и открой шкаф.

Она сняла с шеи серебряный ключ на цепочке и сунула его в руки Софки.

Снедаемая любопытством, Софка скоренько, чтобы княгиня не передумала, отомкнула массивный шкаф у изголовья кровати.

Этот шкаф, больше напоминающий сейф, – под резной дубовой обшивкой были приклепаны металлические пластины, – вызывал у новоиспеченной экономки, которая продолжала исполнять обязанности горничной, жгучий интерес.

Но, к ее огорчению, княгиня никогда до сих пор при ней не открывала его. Всякий раз, снимая заветный ключ с шеи, она выпроваживала Софку.

Что в шкафу скрыта какая-то тайна, Софка ничуть не сомневалась.

Буйная фантазия являла ей перед сном неисчислимые сокровища, запрятанные в дубовой утробе шкафа.

И еще… еще что-то; что именно – она сообразить не могла.

Но спрятанное там НЕЧТО всякий раз, когда она оставалась в спальне одна, неудержимо влекло ее к шкафу.

Софка любовно поглаживала ладонями шкаф, даже заговаривала с ним, как с живым существом.

Но шкаф был угрюм, неподвижен и нем.