Читать книгу - "Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова"

Но все это было уже не так волнующе и интересно, потому что я наконец-то могла оценить фронт работ, ради которых проделала весь сегодняшний путь по улицам и мозгам.

Симпатичный мальчик. На мать не очень похож, но то, что породистый, от взглядов не скроешь. С возрастом наверняка потяжелеет и лицом, и телом, но пока ещё трепетно юный, тонкий и звонкий. Хотя уже заметно носатенький. А вот эта складочка между бровей как-то мне не нравится. Лишняя она здесь. Не по годам, уж точно. Сделаем поправку на среду обитания?

Двигается нормально, без отклонений и особенностей. Можно даже сказать, активность повышенная, вон, на ковре уже тропинку утоптал из угла в угол. Волнуется.

Волнение это хорошо для подключения. Это просто. А вот как быть с тонкой настройкой?

Лучше, конечно, было бы встретиться лицом к лицу. Надежнее. Но если таковы пожелания заказчика, пусть они даже в некотором смысле идиотические…

– Траурное платье, мама? В самом деле?

Ой, а я все-таки соберу базу для настройки. Хотя бы и стараниями контессы.

– Ты собираешься отказать мне и в праве выбирать цвет одежды?

Вместе они смотрелись вполне гармонично, а главное, сразу становилось понятно, что при всей своей внутренней силе Аурелия Абруцци неспособна противостоять намерениям сына. Только намекать и символизировать.

– Мы обсудили все уже с десяток раз, мама. Я не изменю свое решение. Даже отец, будь он жив…

– Оставим мертвых в покое, Риккардо. Наследие отца никуда от тебя не денется. Но ты можешь…

– Ничего не случится, - он стиснул черных бархат её плеч своими ладонями, заглядывая глаза в глаза. – Это просто дуэль.

– Просто?

– Мы должны все выяснить друг с другом.

– Друзья не скрещивают шпаги.

– Мама!

– Все можно решить иначе.

– И напрячь высокие эшелоны ради сущей безделицы? Надо мной будут смеяться.

– Тебе милее, чтобы над тобой рыдали? Над твоим бездыханным…

Если бы мне не была немного понятна подоплека происходящего, все это можно было бы принять за сериальную сцену. Вот только у актеров в голосах никогда не проскальзывают такие нотки. Одновременно пафосные и искренние. И это ещё надо учесть, что контесса несколько сдерживается, памятуя о зрителе в моем лице.

– Самое большее, будет пара шрамов.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

О, дорогая моя, вовсе не спокойно. Я бы даже сказала, с определенной надеждой на подобный исход. Наверное, чтобы потом хвастаться. Кто их, этих мужиков разберет? Одни меряются силой, другие кошельком, третьи…

– Я уже не ребенок.

Ой, как же он заблуждается! При определенном стечении обстоятельств ребенком можно остаться до самых седин, ну а там детство вернется само, безо всяких просьб и вопреки любому сопротивлению.

Хотя, если в разговоре возникла тема возраста…

Банально. Обыденно. Сотни раз измученная тема.

С другой стороны, теперь у меня есть все, что может потребоваться.

Как бы дать знать главной героине, что балаган можно прекращать? А, мне и не надо трепыхаться: где-то вдалеке мелодично зазвенело, Риккардо встрепенулся и подхватил с кресла фехтовальную амуницию.

– Все будет хорошо, мама.

Торопливый сыновний поцелуй, хлопнувшая дверь, вопросительный взгляд контессы, сначала с другой стороны зеркального стекла, потом уже безо всяких преград.

– Вы… Получили, то, что хотели?

– Да, благодарю. И так полагаю, мне тоже пора выдвигаться на исходную?

– Я провожу вас коротким путем.

Чтобы позволить мне ещё раз подивиться искусству архитекторов? Двумя руками за!

* * *

Короткий путь вывел из чехарды коридорищ, коридоров и коридорчиков прямиком на смотровую галерею фехтовального зала. На места для зрителей, которые в наличии уже имелись, а вместе со мной составляли то самое число, которое, как нас уверяют, очень даже любит бог. Хотя, если бы он вздумал вдруг присмотреться повнимательнее к нашей троице, поимел бы поводов для размышлений.

Контесса не переступала порог: осталась в тенях и сумраках. Может, любопытством не страдала, а может, после моей отповеди решила лишний раз не мозолить глаза. Я же бываю, ой какая страшная временами! Нет, страшная я по определению, но обычно люди этого не замечают. Пока двуликий Янус не повернется анусом, так сказать.

Вот и сейчас, по-хорошему, взять бы ему да и…

Нет, даже не стоит напрягаться. Все усилия пропадут втуне, потому что собравшиеся на галере дамы видели меня уже не раз, причем, предполагаю, что и в белых тапочках – тоже.

Поэтому все пройдет буднично и привычно. Как положено.

– Сердечный привет конкурирующей фирме!

Ответного «здрасьте» можно было не дожидаться: хватило и того, что долговязая Агнесс Коллино просто дернула подбородком слева направо.

Значит, сегодня играем против южан? Ситуация выглядит все нелепее и нелепее. При таком раскладе я здесь и вовсе появляться не должна. Куда как логичнее было бы задействовать южный Дом по полной программе, а не высвистывать приглашенных звезд.

По-человечески, конечно, сомнения и опасения понятны: если на всем поле играет одна команда, она играет в свою пользу, с непременными поддавками. Но как же реальная жизнь отличается от научных теорий…

Даже в рамках одного Дома. Даже близкие подруги. Ну ладно, не близкие, но связанные единым обетом, мы никогда не уступаем друг другу. Проиграть можем, и проигрываем, чего уж греха таить. Но уступить? Невозможно. Немыслимо. Даже если очень-очень захочешь.

Гораздо легче увлечься и переусердствовать, но на сей неприемлемый случай как раз и заведен арбитраж. Дабы неустанно бдеть.

И выбор арбитра на сегодняшний матч с чистым сердцем одобряю. Хорошая тетка. Унылая, как осенняя морось, но внимательная и честная. Чего ещё можно пожелать?

А, да, конечно:

– Светлейшее судейшество, наше вам – отдельно, с кисточкой и прочим почтением!

Мне кивнули.

О, мне кивнули? Это надо отметить. На той самой странице моей внутренней записной книжки, рядом с вопросом: улыбалась ли мисс Форд хоть однажды за всю свою долгую песенную жизнь?

– Сестра Дарли. Сестра Агнесс. Полагаю, нет нужды пересказывать вам весь свод правил?

Почему? Я бы послушала. Пусть это даже выглядело бы попыткой чуть отодвинуть неизбежное приближение рутины. Здесь, среди всего этого древнего великолепия никакая церемония не смогла бы стать лишней. Она же плачет и просится, разве они не слышат?

Увы, увы, увы. Глухи, как пробки. И до омерзения снисходительны, словно показывая всем своим видом, что…

Ах, ну да, как же можно было забыть? Простите великодушно! Это я, сирая и убогая, здесь впервые, вот и впала в неуместный восторг. Но я соберусь, конечно же. И буду очень-очень стараться, дабы не посрамить и все такое.

Бе-е-е-е.

– Уровень вмешательства – не