Читать книгу - "Новый путь - Валерий Большаков"

«Чтоб ты понимал, Тиныч, — притекли ко мне невеселые думки. — Тебе же не придется клянчить деньги у спонсоров, чтобы вывезти мальчишек на турнир — к девяностым как раз на пенсию выйдешь. А может, и не заведутся спонсоры…»

— Валентин Валентинович, чуть не забыл, — встрепенулся я. — А можно мне сегодня отлучиться?

Физрук энергично кивнул, сгребая свои бумаги.

— Только чтоб к отбою успел, а то там комендант строгий. Ровно в одиннадцать гостиницу на ключ — и фиг достучишься!

Андрей подался ко мне.

— Кто она? — зашипел придушенно.

— Шатенка, по-моему. Или блондинка? Не помню уже, — вбросил я инфу. — Главное, обхват груди и бедер — девяносто шесть, талии — пятьдесят пять! Дальше сам фантазируй.

Дюха с Тинычем загоготали, а девятиклассники из нашей команды смущенно подхихикивали, ерзая в соседнем ряду.

— Ладно, побежал я, — вскочил физрук, хлопая себя по коленям. — А вы смотрите, шеи не натрите!

— Че-ем? — вытаращился Дюха.

— Ленточками «серебряных» медалек! — рассмеялся Тиныч.

Тот же день, позже

Ялта, Форосский парк

Сучок под ногами предательски треснул, и я застыл без движения, как в игре «Фигура, замри!»

Грузный охранник меланхолически прошлепал по тропинке мимо, наряженный в мешковатый «камок». Пахнуло дешевым табаком и одеколоном «Шипр».

«Небось, „Приму“ смолит», — подумал я, отмирая.

Мои черные треники и олимпийка сливались с любой тенью, а на голову я натянул самодельную «балаклаву» — нечем в сумерках сверкать. В общем, каждую мелочь предусмотрел, даже темные нитяные перчатки, но потряхивало меня изрядно.

Санаторий «Форос» не для простых партийцев, здесь отдыхает среднее звено, вроде первых секретарей обкомов или работников киевского ЦК. Ну, и охрана тутошняя под стать курортникам. Зевнешь — повяжут и упакуют.

На четвереньках залезая в можжевеловую рощу, я набрал полную грудь зыбкой свежести. Благорастворение воздухов. Морской бриз доносит запахи соли и йода, а степные ветра навевают полынную горечь.

Из глубокого сумрака за аллеей моргнул красный огонек, и я припал к корневищам, поневоле вдыхая терпкость опавшей хвои. На каменные плиты аллеи выступил детина в камуфляже и в обычных кедах.

— Первый — Седьмому, — прошипела рация. — Доложить обстановку.

— Седьмой — Первому. Происшествий нет, нарушителей режима не обнаружено, — отрапортовал детина. — Следую к главной аллее.

— Первый — Седьмому. Принято. Конец связи.

Охранник сунул увесистую рацию в чехол на поясе, и бесшумно зашагал по аллее, скрываясь из виду. А ведь я чуть было не вышел на него… И куда смотрел?

Присев за ноздреватым валуном, огляделся. Спальный корпус мирно белел за кипарисами, путавшими тени. Отдыхающие бродили по аллеям и ухоженным дорожкам, степенно беседуя или погружаясь в одинокую задумчивость. Иные вышагивали с женами, сухонькими или капитальными дамами в возрасте — мода на «папиков» еще не настала, а за «аморалку» могли и с должности снять.

Я искал Егорычева, бывшего первого секретаря Московского горкома, коммуниста умного, честного и совестливого. Пять лет тому назад Николай Григорьевич попал в опалу, и его место тут же занял пройдошливый Гришин. А Егорычева, пострадавшего за правду, отправили «в ссылку» — послом СССР в Данию. Недолюбливал Леонид Ильич нарушителей чиновничьего устоя всех времен: «Сиди и не высовывайся!»

«А нам такие люди нужны!», — рот зацепило мимолетной усмешкой.

Николай Григорьевич обычно гулял по главной аллее, под сенью громадных, оплывших ливанских кедров или высоченных гималайских елей, а после забирался на малолюдные террасы, кружа вокруг прудов…

Мои губы дернулись в подобии улыбки. Забываясь порой, я всерьез думал о «разработке» Брежнева, Суслова и прочих небожителей. А воротясь в реал, с удовольствием стегал себя ехидцей, ядом брызгался. Куснул слона комарик!

Но ведь даже мелкое, гадостно зудящее насекомое способно занести опасный вирус — и свалить серого гиганта. А я трудолюбиво разрабатывал давние, полузабытые желания кремлевских старцев, их трепетно лелеемые, никому не высказанные мечты.

Михаил Андреевич с юных лет грезил о славе отнюдь не хранителя идей Маркса и Ленина. Он метил в мозговитые продолжатели, чьи труды, как ступени лестницы, выведут бедующее человечество к Миру Справедливости. Войны, хвори, будни… Год за годом мечта откладывалась «на потом», светясь, как проблесковый маячок: «Я здесь! Ты помнишь? Ты ждешь?» Дождалась…

А Леонид Ильич еще лет десять назад совсем иным был — донжуанистым, веселым, зубастым. На скрозь простреливаемом пятачке «Малой земли» он не грелся в блиндаже, а сорок раз подряд лазал в окопы, чтобы — поближе к бойцам. На Байконуре нырял в убийственное гептиловое облако, когда ракета рванула прямо на стартовом столе, раскидав обгорелые трупы космодромной команды. Спускался в урановую шахту, работал по восемнадцать часов — и хотел, всегда хотел, чтобы слова из гимна о «великом, могучем Советском Союзе» стали незыблемой реальностью, ощутимой каждым. Брежнев — не Суслов, на теорию он не согласен, ему практику подавай! И чтоб не первым числиться, а единственным. Вождем. Отцом народов. Великим кормчим.

Я встрепенулся. Кажется, Егорычев! В синем спортивном костюме, смахивая издали на Тиныча, Чрезвычайный и Полномочный в королевстве датском вышагивал, рукою водя по светло-зеленым иголкам молоденьких пиний. Остановился у озерка, поглядел на закормленных красных рыбин, и подался к вычурной беседке-ротонде, цеплявшейся за край обрыва.

Я вобрал легкими густой воздух, медленно выдохнул. Мой выход.

Скрываясь за зеленым глянцем магнолий, подобрался к «объекту». Нас с ним разделяла изящная деревянная решетка, густо заплетенная виноградом. Стоило мне замереть среди крученых лоз, и я пропадал из виду. Как в детской головоломке «Найди зайчика».

В последний момент меня посетило острое желание бросить все и уйти — сомнения в пользе аппаратных игрищ переросли максимум. Выждав минутку, пока не осядет всколыхнувшаяся в душе муть, я задавил позывы слабости. «Точка — и ша!», как говорит Дюха. И тут же, не давая малодушию опамятоваться, вступил в контакт:

— Добрый вечер, Николай Григорьевич, — в моем голосе звучали деланные гнусавость и сиплость.

Егорычев обернулся с видимым неудовольствием, приглядываясь, кто это там портит ему чудный вечерок.

— Здравствуйте… э-э… молодой человек, — церемонно ответил он. — Что за маскарад, позвольте спросить?

— Не обращайте внимания. Так надо, — зажурчал я. — Я не псих и не провокатор, просто…

— Послушайте! — возвысил голос посол, выпрямляясь.

— А если я скажу, что хочу помочь вам вернуться в ЦК КПСС?

Похоже, опальный Егорычев растерялся. Облизнул пересохшие губы.