Читать книгу - "Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес"

что поля заслоняли последние буквы, и с этим исправлением надпись читалась так:

– Это если вкратце?

– Ну, главное – что подход Систем нельзя назвать антитворческим. Нельзя их грести под одну гребенку.

– Антитворческим? Это что за слово такое?

– Экономия флуоресцентных ламп была очевидна. Достаточно просто сравнить счета за электричество. Поэтому флуоресцентное освещение в Инспекционных центрах было доктриной. Но Лерль узнал – по крайней мере, по Ла-Хунте, – что если заменить встроенные флуоресцентные потолочные лампы лампами накаливания и настольными, то повышается эффективность.

– Нет, ребята из Систем узнали только то, что после замены флуоресцентных на настольные повысилась пропускная способность инспекторов деклараций.

– Еще раз – нет. Команда Лерля увидела, что в Западном РИЦе выросла сумма от чеков по аудитам от месячного объема деклараций, во всех трех кварталах после внедрения ламп накаливания, и в сравнении с этим можно практически пренебречь стоимостью установки и подскочившими ежемесячными расходами на электричество вместе взятыми, если амортизировать разовый платеж за устранение всех флуоресцентных ламп и починку потолка.

– Но они ведь так и не доказали причинно-следственную связь ламп накаливания с ростом прибыли от аудитов.

– А как ты это докажешь? Балансовая ведомость региона – это тысячи страниц. Чеки стекаются из окружных офисов по всему Западу. Слишком много переменных, связь недоказуема. Вот почему и нужен творческий подход. Парни Лерля знают, что корреляция есть. Просто никогда не могли убедить кого-нибудь в Трех Шестерках.

– Это ты так считаешь.

– В Шестерках требуют голых чисел. Но как измеришь мораль?

…благодаря этой транскрипции книжка стала ценной спустя десятки лет, для реконструкции событий. Так что я и зря потратил на нее время, и нет, в зависимости от точки зрения и контекста.

i «Ничто не препятствует» (лат.) – в Католической церкви официальное одобрение цензором трудов на богословскую тему (прим. пер.).

ii Управление по охране труда (прим. пер.).

iii Отсылка к актеру сэру Джону Гилгуду. Филгуд (Feelgood) – располагающий, приятный (прим. пер.).

Л. М. СТЕЦИК ЗАМЕСТИТЕЛЬ-АССИСТЕНТ РЕГИОНАЛЬНОГО КОМИССАРА ПО ИНСПЕКЦИЯМ – ЧЕЛОВЕ

что в другом настроении могло бы показаться забавным.

В качестве контекста этой специфической линии обзора кабинета: ближе всего ко мне в плане сотрудников, слева под небольшим углом, на двух слегка разных стульях из ПВХ в одном ряду сидели в ожидании чего-то своего двое молодых людей без шляп, со стопками папок с разноцветными закладками. Оба с виду были студенческого возраста, а также в рубашках с короткими рукавами, галстуках с кривыми узлами и кроссовках, что отличалось от куда более консервативной взрослой деловой одежды у большинства в помещении [149]. Эти парни тоже вели какой-то длинный бессмысленный диалог. Ни один не скрестил ноги; в карманах обоих торчал ряд одинаковых ручек. С моего угла обзора их бейджики бликовали и не читались. В этой части приемной мой багаж был единственным и технически занимал пол в личном пространстве ближнего парня, рядом с его дешевой кроссовкой; и все же ни тот, ни другой как будто не замечал чемоданов – или меня – или не интересовался нами. Обычно можно рассчитывать на некое автоматическое негласное сближение молодых людей на работе, где в основном вкалывают взрослые, – примерно как двое незнакомых черных в белом окружении часто стараются кивнуть друг другу или выделить друг друга как-то еще, – но эти двое вели себя так, словно человека приблизительно их возраста рядом вообще не существовало, даже когда я дважды оторвался от «Как… карьере» и подчеркнуто посмотрел в их сторону. И не из-за кожи; у меня хорошее чутье на различные поведения и мотивы несмотрения на меня. Эти двое словно наловчились фильтровать окружение в принципе, примерно как пассажиры метро в крупных городах Восточного побережья. У них был очень серьезный тон. Например:

* Прим. пер.: Предположительно, частично это прозвище (turdnagel) автор взял от имени американского философа Томаса Нагеля (1937), исследователя философии сознания, этики и альтруизма.

– Почему ты все время такой непонятливый?

– Я, непонятливый?

– Господи.

– Ничуть не замечаю и капли своей предположительной непонятливости.

– …[150]

– Даже не знаю, о чем ты.

– Боже.

…но я не мог понять, искренний это спор или просто циничные студенческие приколы, чтобы провести время. Сперва не верилось, будто второй правда не понимает, что возражениями о непонимании своей непонятливости только подтверждают слова коллеги, обвинявшего его в непонятливости. Другими словами, я не знал, смеяться или нет. Я дошел до «¶» в книге, где недвусмысленно рекомендовался громкий смех над шуткой в группе как более-менее автоматический способ показать или запросить принадлежность к этой группе, по крайней мере в разговоре; это положение грубо иллюстрировала карикатурка, на которой человек стоял чуть в стороне от группы смеющихся людей на коктейльной вечеринке или приеме (у всех были то ли маленькие снифтеры, то ли плохо нарисованные бокалы мартини). Впрочем, хренагели не обернулись и даже не отреагировали на мой смех – явно достаточно громкий, чтобы пробиться через фоновый шум. Главное вот что: продолжение линии обзора поверх плеча хренагеля, отрицавшего свою непонятливость, пока я более-менее притворялся, будто смотрю мимо них на что-то другое, как человек, чьим попыткам установить зрительный контакт или какую-то близость наотрез отказали, и открыло секундный вид непосредственно на кабинет ЗДОКа, где стол был пустым, но сам кабинет – нет, поскольку там некий мужчина сидел на корточках перед стулом, где ссутулился другой мужчина [151], спрятав лицо в ладонях. Его [152] поза в сочетании с тем, как ходили вверх-вниз плечи пиджака, четко давали понять, что он плачет. Больше никто в толпе или в очередях, уже протянувшихся из трех узких коридоров [153] в приемную, как будто не замечал разыгрывавшейся сцены или даже самого факта приоткрытой двери в кабинет. Плачущий сидел ко мне спиной, по большей части [154], но у присевшего перед ним мужчины, который положил ему руку на плечо и что-то говорил, очевидно, нестрогим тоном, было широкое, рыхлое и то ли раскрасневшееся, то ли от природы розоватое лоснящееся лицо с (как мне показалось) неуместными бачками, – слегка устаревшее лицо, на котором, когда он встретился со мной глазами (из-за любопытства я забыл, что линии обзора по определению двусторонние) в тот же самый миг, когда ненавистная секретарша, все еще говорившая по телефону, заметила, что я глазею мимо нее и потянулась, даже не глядя на положение ручки, чтобы захлопнуть дверь с красноречивым стуком, возникло (на лице администратора, т. е. мистера Стецика) невольное выражение сострадания и сочувствия, почти тронувшее своей спонтанностью и беззастенчивой