Читать книгу - "Балансовая служба - Андрей Егоров"

Правильно мужик говорил. Так что отбросим лишние рефлексии и будем просто толкать речугу.

– Правильно говоришь! – выкрикнул кто-то из толпы, подтверждая мысли Митрохина, что всех ораторов и борцов за свободу объединяет единая лексика и стесняться ее не стоит.

– Правильно… ну, хм… Вся власть народу, – объявил бывший банкир, воодушевленный успехом, – а землю… землю, конечно, крестьянам.

– Да-а-а! – волной прокатилось по полю.

«Поддерживают», – отметил для себя Митрохин не без удивления и, заражаясь от толпы энтузиазмом, заорал:

– Каждому по способностям, от каждого по возможностям… – Напряг мозги и припомнил:

– Для нас важнейшим из искусств является кино.

После этого откровения народ притих, но Митрохин этого уже не замечал:

– Бесплатная медицина, товарищи, бесплатное образование, повесить всех кулаков, непременно повесить, разрешить крестьянам продавать излишки зерна, мы создадим трудовые коммуны и обеспечим для пролетариата такую жизнь, такую жизнь… Диктатура пролетариата, товарищи, – вспомнил Митрохин известную цитату из Владимира Ильича Ленина, – это завоевание пролетариатом такой политической власти, которая позволит ему подавить всякое сопротивление эксплуататоров. И мы это сделаем, товарищи! Ура! у Тут он почувствовал, наконец, что серьезно перегнул палку, и смущенно замолчал. Речь не могла дойти до слушателей хотя бы по причине того, что таких слов, как «пролетариат», «диктатура», «политика», и прочих в языке народа Хазгаарда попросту не было, ему пришлось заменить их русскими. Хотя для слова «кулак» он нашел замечательный аналог, да и такое понятие, как «эксплуататоры», тут же на месте, по горячим следам, он разъяснил «трудовому народу».

– Ну, в общем, – пробормотал напоследок Митрохин, для которого это выступление было первым ораторским опытом («первый блин всегда комом», – успокоил он себя), – я вот что хотел сказать. Нам следует сбросить многовековое иго и стать свободным народом. Потому что мы все этого достойны. И я достоин, и ты достоин, и вот он достоин.

– И я? – закричал кто-то.

– И ты! Все мы – братья и сестры. И все мы достойны свободы. Долой господство расы джиннов! Докажем человеческое превосходство!

– Ура, – Медея захлопала в ладоши. Впрочем, на лице ее читались смешанные чувства.

Народ Хазгаарда безмолвствовал, пораженный странной речью.

Как выяснилось впоследствии, ораторские способности Митрохина вызвали у людей культурный шок. После этой речи Иван Васильевич прослыл величайшим мудрецом мира. Его стали называть не просто Айван, как раньше обращались к нему буквально все. Теперь Митрохин получил прозвище Великого учителя Ливана.

«Молчат, – думал „Великий учитель Айван“, слезая с телеги, – а российскому народу нравилось, когда Ленин эти лозунги толкал, вот она – разница менталитетов. Следует все же в дальнейшем делать поправки на особенности эпохи».

– Отойдем, – предложила Медея, новоиспеченного оратора она рассматривала с явным скептицизмом.

Они отошли, и колдунья поинтересовалась шепотом:

– Ты уверен, что говорил то, что нужно?

– Не знаю, – честно ответил Митрохин, – что из института помню, то и говорю. А что еще говорить? Ленин вот поднял своими речами массы на борьбу? Поднял. А нам что нужно? То же самое.

Вот я и пытаюсь их на борьбу поднять.

– С помощью марксизма-ленинизма? – поморщилась Медея. – Ну, не знаю, мне как-то это не близко. Хотя ты и прав, наверное. У меня прадедушка двоюродный ленинизмом очень увлекался…

– Ну, вот видишь, – заметил Митрохин. – Тоже звал народ на борьбу?

– Да ты о нем, наверное, слышал. Фамилия, в общем-то, известная.

– И какая же?

– Троцкий.

– Что?! – у Митрохина глаза на лоб полезли. – Кто, ты сказала, твой двоюродный дедушка?

– Не дедушка, а прадедушка. Лев Троцкий. У нас в семье как-то не афишировалось, что он с нами в родственных связях состоит, а потом мне бабушка по секрету рассказала. И еще множество других подробностей. После революции ведь красный террор по всей стране начался. Прадедушка, как в древнем Риме, каждого десятого расстреливал, чтобы дух армии поддержать. Голод был страшный, разруха. И прочие ужасы в стране творились.

– А что, в этом что-то есть, – задумался Митрохин, – каждого десятого, говоришь?..

– Ты что это?! – нахмурилась Медея. – Я террор устроить не позволю.

– Да пошутил я, – успокоил ее Митрохин, – я и сам против террора. Вдолбили мне, понимаешь, марксистско-ленинскую теорию в БелНИИ намертво. И потом мне верховный жрец храма сказал, что это, дескать, то самое учение, которое приведет к освобождению людей и сделает их первой расой.

Вот я и…

– Жрец?.. – Медея недоверчиво посмотрела на Ивана Васильевича.

– Честное слово, – буркнул Митрохин, – я бы сам никогда не додумался. Может быть. Да и потом, ну что им еще сказать, если ты говоришь, что их нужно на борьбу поднять. У меня и слов-то других в арсенале нет. Как про массы и борьбу, так сразу на ум фильмы приходят «Ленин в Октябре», «Человек с ружьем». А насчет террора я, конечно, пошутил.

– Плоский у тебя юмор.

– Зато складывать удобно, – парировал Митрохин.

– Я в советское время совсем маленькая была, – сказала Медея, – и фильмы эти я не смотрела.

– Так и я тоже не смотрел, так, одним глазом, когда время было.

Митрохин вспомнил, как давным-давно, еще в студенческие годы, сидели они с другом Стасом Куницыным, пили водку, закусывая ее квашеной капустой и солеными огурцами, а по телевизору шел очередной «шедевр», в котором Ленин фигурировал в качестве главного героя. Понять, что именно планирует Ильич сотворить с очередной компанией «белогвардейской сволочи» и «зажиточного кулачья», было сложно, но мелькание кадров и картавая речь, знакомая с детства, внушали приятное чувство. Шутить на политические темы они, конечно, не шутили. Как-то не принято было в то время, и потом оба они были комсомольцами. Но вот веселым смехом время от времени заливались.

Забавных моментов в фильме хватало. «…А кулаков непременно повесить. Сначала забрать все. А потом непременно повесить!» Главное тут не перепутать, у повешенных как все заберешь?!

Если бы кто-то увидел, как развлекаются перспективные комсомольцы под идеологическое кино, как откровенно смеются над вождем мирового пролетариата, дело для них могло кончиться очень плохо. Пронесло. Стае потом пошел по партийной линии. А Митрохин вот по финансовой. Вроде бы в Белгороде Куницын во время перестройки возглавлял какой-то смутный партийный комитет. Но жизнь их уже к тому времени развела – Ваня Митрохин перебрался в Москву и начал ворочать такими делами, что все старые друзья-приятели остались далеко в прошлом. Бизнес к дружбе, как известно, не имеет никакого отношения.