Читать книгу - "Оборотный город. Трилогия - Андрей Олегович Белянин"

вернулся к той же наигранной, псевдоиудейской манере речи. — Вот и шо мне упорно говорит, что вы есть Илья Иловайский? Нет, я могу ошибаться, но в моём возрасте оно простительно, когда вы, не дай бог чтоб скоро, лучше потом, но вдруг доживёте до таких же лет, то скажете: «Ага! Да ведь тот старый поц, гореть ему в аду за чужие грехи, был-таки прав». Значит, вы — он?

— Да. И вы тут не просто так.

— Вы — это он. — Чёрт с уважением прицокнул языком. — Хорунжий, который видит сквозь личины и способен многим испортить хорошую музыку. Угадаю ещё раз: вы едете за реку в табор? И почему я так думаю, что ничего хорошего вам там близко не обломится…

— Ваше благородие, — не выдержал Прохор, — да завязывайте ж вы пустые разговоры. Служба не ждёт!

— Ой, ведь как вы правы! — громко откликнулся чёрт, приветливо помахивая ему ручкой. — Таки я не буду никого задерживать, а потому быстро пойду с вами. Не надо благодарить сейчас, потом, как разбогатеете, что-нибудь у меня купите, из того, что залежалось! Одна минута на сборы — и я ваш! Вы не поверите, как быстро умеют ходить старые евреи за казачьими скакунами-и…

Я лишь на минутку задумался, а потом согласно кивнул. Пусть идёт. Он тут не случайно, он ждал нас, а значит, дело и впрямь непростое. Поговорим по дороге…

— Таки едем в табор, за лошадками, — уверенно начал чёрт, мигом собравшись и бодро засеменив рядом, но не задавая лишних наводящих вопросов. — Дело простое и ясное, дедукции не требующее: цыгане украли лошадей, казаки поехали и не нашли. Кого тогда отправят искать? Характерника! А кто таки у нас тут характерник? Илья Иловайский, хорунжий, лихо отметившийся в битве с галантными французскими скелетами в Оборотном городе. И кому оно было надо?

— Сам не знаю, — честно задумался я. — Мне и самому непонятно, с чего это цыгане в полковой табун полезли? Наши ведь с ними не церемонятся, так поперёк спины нагайками распишут, что хоть в зоопарке тигрой бородатой устраивайся…

— Вы серьёзно насчёт нагаек? — Чёрт-еврей зябко передёрнул плечами. — Нет, мне оно на себе проверять не улыбается. Но вы едете в табор, куда вас заманили и где давно ждут. Оно вам надо? Таки вот мне — нет! А почему?

Я выдержал паузу. На самом деле мне-то стало ещё более интересно: если кто-то не очень хороший устроил заварушку с похищением казачьих коней, заведомо рассчитывая, что на разборки пошлют меня, то… И почему у нас при полку артиллерия не приписана? Чую, одна пушка с картечью сейчас очень бы не помешала.

— Вы ждёте ответ на моё «почему»? Вы его дождались! Это был мой табор, я с ним ходил, я его крышевал, а тут припёрся этот Птицерухов и… — Мой собеседник вытер злую слезу. — Сами знаете, Илюшенька, шо бывают нормальные евреи, а бывают жиды пархатые. Таки вот он — из последних! Но я вам помогу…

Чудны деяния Божьи, чуть не присвистнул я. Вот уже и черти казакам помогать готовы, лишь бы мы им справедливость восстановили, хотя, с другой стороны, у них ведь там вообще сплошное беззаконие. Разве что…

— Так это не Хозяйка тебя послала, а сам додумался?

— Не, то меня дядюшка ваш упросил, — обернувшись, откликнулся старый казак. — Я-то сам чего у цыган не видал? Бабок, на руку нечистых, девок в ношеных монистах, белозубых да мясистых, спереди да сзади Нюры, Нонны, Нади…

— Да я не тебя спрашивал!

— А кого ж?

И точно, с кем это я, вообще, разговариваю — бодрого старого еврея и след простыл! Черти, они такие, за ними глаз да глаз… Вечером непременно спрошу у Катеньки насчёт этого типа. Ей по волшебной книге-ноутбуку всякую нечисть пробить, как Прохору барсука с лисою матерно обрифмовать, — пару минут с лихвой предостаточно.

Эх, Катя-Катерина, любовь моя кареокая! Доживу ли до минуты сладчайшей свидания нашего, дотерпит ли сердце ретивое до вечера, одаришь ли поцелуем нежным уста казачьи? Вот ведь запала красна девица в душу, и дня без образа её светлого помыслить не могу. Только-только глаза прикрою — так и встаёт передо мной личико её нежное, губы полные, ресницы длинные, грудь налитая… такая вся… из разреза рубашки накатывает и с головой накрывает, словно волна морская! И уже дыхание спёрло, и по всему телу томление приятное, и мысли воспарили…

— Ты уснул в седле, что ль, ваше благородие? — развеивая в прах и перья белые крылышки моих матримониальных мыслей, вклинился заботливый басок моего денщика. — Так просыпаться давай! Вон ужо и табор на горизонте кострами небо коптит. Прибыли…

Действительно, вдали, в чистом поле, были видны несколько цыганских кибиток, небольшой табун лошадей и столбы дыма от трёх костров. Вроде бы и гитарный перезвон слышался, но тут могу ошибаться, подъедем поближе, тогда скажу наверняка. Кого там рекомендовал опасаться старый еврей, какого-то Птицерухова? Странная фамилия, хотя цыганщиной и отдаёт неслабо…

Прохор ещё раз проверил пистолеты и кивнул мне:

— Ну что, идём ли?

— А куда деваться-то… — вздохнул я. — Сейчас они нас выслушают, убьют — и по домам. То есть накрылось моё вечернее свидание медной посудой с перезвоном…

— Ты мне поминальные разговоры брось, характерник! — строго прикрикнул старый казак, на ходу не стесняясь треснуть меня по спине древком пики. — Иди вон лошадей наших ищи! А с ихним цыганским бароном я и сам по-соседски побеседую…

Почему нет? Какая разница, кто чем займётся, если пятки у меня уже так и жгло огнём через каблуки, хоть стягивай сапоги и чеши, не слезая с седла. Верный признак смертельной опасности, помню ещё по прошлому разу, когда мы рубились с восставшим из земли французским скелетом…

Да уж, поторопился ты, казачок, любимой девушке вечернюю встречу назначать, в чувствах признаваться, сердце под ноги класть. Не уйти тебе отсюда живым, не для того тебя сюда чужая воля за руку вела заклания жертвенного ради. Хорошо, если хоть помолиться напоследок успеешь да перед Господом с чистой душою предстать, а не…

Тьфу! Что ж за хрень такая чужеродная лезет в голову?! Это ж не мои мысли! Так кто посмел на мозги казачьи такой кислотой липовою из пипетки капать, а?! Надо разобраться…

Я приподнялся на стременах, из-под руки выглядывая Прохора, — он уехал далеко вперёд, в центр круга, к большому костру, где его сразу гостеприимно окружила шумная толпа цыган. Ладно, раз уж сам предложил, пусть сам и справляется, а я покуда действительно лошадок проверю.

Благо табун был